Кони

«Господа судьи и господа присяжные заседатели! — сказал в своей речи прокурор Кони. — Дело, по которому вам предстоит произнести приговор, отличается некоторыми характеристическими особенностями. Оно — плод жизни большого города с громадным и разнообразным населением, оно — создание Петербурга, где выработался известный разряд людей, которые, отличаясь приличными манерами и внешнею порядочностью, всегда заключают в своей среде господ, постоянно готовых даже на неблаговидную, но легкую и неутомительную наживу. К этому слою принадлежат не только подсудимые, но принадлежал и покойный Седков — этот опытный и заслуженный ростовщик, которого мы отчасти можем воскресить перед собою по оставшимся о нем воспоминаниям, и даже некоторые свидетели. Все они не голодные и холодные, в обыденном смысле слова, люди, все они не лишены средств и способов честным трудом защищаться от скамьи подсудимых. Один из них — известный петербургский нотариус, с конторою на одном из самых бойких, в отношении сделок, мест города, кончивший курс в Военно-юридической академии. Другой — юрист по образованию и по деятельности, ибо служил по судебному ведомству. Третий — молодой петербургский чиновник. Четвертый — офицер, принадлежавший к почтенному и достаточному семейству. И всех их свела на скамье подсудимых корысть к чужим, незаработанным деньгам. Некоторые вам, конечно, памятные свидетели тоже явились отголосками той среды, где люди промышляют капиталом, который великодушно распределяется по карманам нуждающихся и возвращается в родные руки, возрастая в краткий срок вдвое и втрое…»

А суть дела заключалась в следующем: «Скромненький» офицер Измайловского полка пускал свой небольшой капитал — всего четыреста рублей — в рост. В залог брал мундиры и эполеты, обручальные кольца. Когда он пытался «охватить» своими операциями соседний, Константиновский корпус, ему пригрозили неприятностями, Седков решил жениться, чтобы приобрести капитал побольше. Ему предложили невесту с подмоченной репутацией, но с десятитысячным приданым. Из полка Седкова уволили.

Человек этот, холодный и расчетливый, весь капитал, теперь уже довольно большой, пустил в рост, беря десять процентов в месяц. Он все рассчитал на десять лет вперед, вплоть до 1880 года, когда по его планам он мог прекратить затворничество Шейлока и начать отдых, а пока, как выразился Кони в своей речи, Седков «обрезал звон потребности». Но жизнь все распланировала иначе — Седков тяжело заболел.

Семейная жизнь, начавшаяся таким варварским способом, не могла быть счастливой. «Унизительная рассчетливость ростовщичьего скопидомства» порождала ссоры, попреки в мотовстве. Седкова даже пыталась утопиться в Фонтанке, прыгнув среди бела дня в мутную воду с портомойного плота. Но так как сделано это было на виду у городового, то женщину спасли. Постепенно Седков втянул жену в свои операции, но недоверие между супругами осталось. Даже в день своей смерти бывший измайловский офицер записал в своей расходной книге рубль серебром, выданный жене на обед…

Седкова, скрыв время смерти мужа, составила завещание от его имени, в котором все состояние отказывалось ей. Люди, перечисленные Кони в начале его обвинительной речи, помогли вдове своим лжесвидетельством.

Нравственный урок преступления особенно сильно прозвучал в этой речи прокурора. Характеризуя отставного надворного советника Бороздина, Кони сказал: «Его образование и прошлая служба обязывают его искать себе занятий, более достойных порядочного человека, чем те, за которые он попал на скамью подсудимых. Россия не так богата образованными людьми, чтоб им, в случае бедствий материальных, не оставалось иного выхода, кроме преступления. Ссылка его на семью, на детей — есть косвенное указание на необходимость оправдания. Но такая ссылка законна в несчастном поденщике, в рабочем, которому и жизнь, и развитие создали самый узкий, безвыходный круг скудно оплачиваемой и необеспеченной деятельности».

Эти слова в речи прокурора Окружного суда столицы прозвучали уже совсем не косвенным указанием на положение рабочего и поденщика…

Дело Седкова крайне заинтересовало Федора Михайловича Достоевского, и «есть все основания предположить, что некоторые обстоятельства дела, характеры и судьбы главных участников этой уголовно-семейной драмы получили художественное преломление в повести Достоевского». Повесть это называется «Кроткая».

Нет никаких указаний на то, что Федор Михайлович присутствовал на суде. Скорее всего он познакомился с делом из печати и подробного рассказа Кони. В те годы Анатолий Федорович поведал писателю многие эпизоды из своей судебной практики. Достоевский очень ценил общество Кони. «Федор Михайлович истинное просвещение высоко ставил, и между умными и талантливыми профессорами и учеными он имел многолетних и искренних друзей, с которыми ему было всегда приятно и интересно встречаться и беседовать. Таковыми были например], Вл. И. Ламанский, В. В. Григорьев (востоковед), Н. П. Вагнер, А. Ф. Кони, А. М. Бутлеров», — писала А. Г. Достоевская.