Кони

О том, с каким уважением относился Достоевский к Анатолию Федоровичу, свидетельствуют следующие строки из его «Дневника писателя» за 1876 год, в которых писатель полемизирует с автором статьи в журнале «Развлечение», неким «г-ном Энне»: «Года полтора назад мне показывал один высокоталантливый и компетентный в нашем судебном ведомстве человек (выделено мною. — С. В.) пачку собранных им писем и записок самоубийц, собственноручных, писанных ими перед самою смертью, то есть за пять минут до смерти… Я думаю, если б даже и г-н Энпе переглядел эту интересную пачку, то и в его душе, может быть, совершился некоторый переворот и в спокойное сердце его проникло бы сомнение».

Именно Кони интересовала проблема самоубийства, и он долгое время собирал и изучал письма самоубийц. Результатом этого стала его статья: «Самоубийство в законе и в жизни».

В 1875 году в министерстве внутренних дел рассматривался вопрос о снятии полицейского надзора с ряда лиц. Среди них числился и Федор Михайлович.

Ф. Ф. Трепов, петербургский градоначальник, при своей аттестации писателя, по-видимому, сослался на мнение А. Ф. Кони, как он уже делал не однажды («В отношении нравственной и политической благонадежности ручаются лица мне известные»). Надзор за Достоевским был снят.

В архиве сохранились письма Трепова к Анатолию Федоровичу, где он благодарил Кони за «советы и указания», которые «всегда ставили дело и исполнителей неюристов на тот путь, которым легче всего достигалось нередко трудное сочетание строгих требований закона с практической жизнью».

С Треповым у Кони в первое время сложились неплохие отношения. Подвижный, энергичный, пользующийся доверием Александра П, градоначальник, по мнению Анатолия Федоровича, навел порядок в столичной полиции, дошедшей «до крайних пределов распущенности и мздоимства». «Его не любили, боялись и злословили, распуская на его счет разные некрасивые легенды, в которых, несомненно, Dichtung процветала на счет Warcheit[15]».

Почему же Кони, так строго и нелицеприятно судивший о многих представителях царской администрации — своих современниках, — проявил известную снисходительность в отношении Трепова? Да прежде всего потому, что по сравнению с такими своими предшественниками, как Галахов и граф Шувалов, Трепов серьезнее подходил к обязанности градоначальника и действительно немалого добился — при нем город выкупил водопровод, была устроена вторая линия конки.

Но главное заключается, наверное, в том, что «грозный» Федор Федорович, человек, находившийся во «враждебных отношениях с орфографией», совершенно не сведущий в вопросах права, подпал под обаяние личности молодого петербургского прокурора и одно время не делал шага, не посоветовавшись с Кони. «За все время моей службы в прокуратуре, — вспоминал Кони, — Трепов относился к судебному ведомству с большим уважением и предупредительностью, настойчиво, а иногда и грозно требуя того же от своих подчиненных». По словам Анатолия Федоровича, Трепов даже к так называемому «Жихаревскому политическому делу» относился с тревогой и справедливым осуждением.

«Я имею основание быть убежденным, что если бы я занимал еще должность прокурора в июле 1877 года, Трепов без труда согласился бы отказаться от своего, чреватого последствиями, намерения, приведшего к процессу Засулич». Как тут не вспомнить слова самого Кони — «в отечестве нашем, богатом возможностями и бедном действительностью…». Если облеченному громадною властью человеку требуется подсказка, чтобы отказаться от беззаконного наказания розгами арестованного студента, находящегося в его полной власти, то можно ли всерьез говорить о его нравственности? А его «тревога» по поводу раздуваемого «Жихаревского дела» — не что иное, как тревога за свое будущее, а не за тех, кого арестовали без всяких на то оснований.

4

Как бы ни сетовал Кони в своих письмах на петербургскую суету, он сумел в молодые годы вполне приспособиться к ней, завел много новых друзей. Среди его знакомых знаменитый виолончелист и композитор Карл Юльевич Давыдов и его жена Александра Аркадьевна («милое, доверчивое, изящное создание с круглыми говорящими глазами»). С этой парой его познакомил Евгений У тин. Совместные посещения концертов, выставок в Академии художеств, поздние чаепития после концертов у кого-нибудь из артистов, горячие споры об искусстве увлекали Анатолия Федоровича. Не раз ему удавалось слышать в узком домашнем кругу игру братьев Николая и Антона Рубинштейнов. Кони вспоминал в своих записках («Мистическое»), как молодежь танцевала французскую кадриль, которую они играли в четыре руки.