Консерваторы. Без либералов и революций

Однако есть истина, столь же доказуемая в своем роде, как теорема в математике: что никакое великое учреждение не является результатом обсуждения, что человеческим произведениям присуща бренность, соответствующая количеству людей, в них участвующих, и научному и рассудочному снаряжению, которое к ним применяется априори.

Писаная конституция, подобная той, которая правит сегодня французами, является лишь автоматом, который имеет одни внешние формы жизни; чтобы быть Прометеем, надо вознестись на небеса; ибо законодатель не может себе подчинять ни силой, ни рассудком. Законодатель подобен Создателю: он трудится не вечно; он производит на свет, а затем отдыхает. У всякого истинного законодателя есть своя суббота, и прерывность – его отличительная черта.

Если бы совершенство было уделом человеческой природы, то всякий законодатель выступал бы лишь единожды; хотя все наши произведения несовершенны и по мере повреждения политических учреждений суверену приходится идти им на помощь с новыми законами, но все же человеческое законодательство приближается к своему образцу путем той прерывности, о которой я только что говорил. Отдых столь же его возвышает, что и первоначальное дело: чем больше оно совершает работы, тем более его произведение является человеческим, то есть непрочным.

Обратитесь к трудам трех Национальных собраний Франции – какое необыкновенное количество законов!

Начиная с 1 июля 1789 года и по октябрь 1791 года, национальное собрание приняло их в числе: 2557.

Законодательное собрание за одиннадцать с половиной месяцев приняло: 1712.

Национальный Конвент, с первого дня Республики и по 4 брюмера 4-го года (26 октября 1795 г.), за 57 месяцев, принял: 11 210.

ИТОГО – 154 792.

Я сомневаюсь, что три рода королей Франции произвели на свет собрание такой силы. Когда размышляешь об этом бесконечном количестве законов, то испытываешь поочередно два весьма различных чувства: первое есть восхищение или, по меньшей мере, удивление; вместе с г-ном Берком удивляешься тому, что эта нация, легкомыслие которой вошло в пословицу, породила столь упорных тружеников. Здание этих законов есть творение Атлантово, вид которого ошеломляет. Но удивление сразу же переходит в жалость, когда подумаешь о ничтожестве этих законов; и тогда видишь лишь детей, которые убиваются ради построения огромного карточного дома.

Почему столь много законов? – Потому что нет никакого законодателя.

Что сделали так называемые законодатели в течение шести лет? – Ничего; ибо разрушение не есть созидание.

Не устаешь от созерцания невероятного зрелища нации, наделившей себя тремя конституциями за пять лет. Ни один законодатель не колебался; он говорит fiat на свой лад, и махина движется. Несмотря на различные усилия, которые предприняли в этом смысле три собрания, дела шли все хуже и хуже, поскольку сочинению законодателей все более и более не хватало постоянного одобрения нации.

Конституция 1791 года несомненно представляет собой прекрасный памятник безумству; необходимо, однако, признать, что этот памятник вызвал восторг французов; и большинство нации с охотой, хотя и очень безрассудно, принесло присягу нации, закону и королю. Французы до такой степени увлеклись той конституцией, что спустя много времени, когда вопрос о ней больше не стоял, довольно часто среди них слышались речи о том, что для возвращения к истинной монархии надо бы пройти через конституцию 1791 года. В сущности, это походило на то, как если бы сказали, что для возвращения из Азии в Европу надобно пройти через луну; но я говорю только о факте.

Никто не ощущает лучше меня, что нынешние обстоятельства необычайны, что мы, очень может быть, вовсе не увидим того, что всегда видели; но этот вопрос не относится к предмету моего труда. Мне достаточно указать на ложность следующего умозаключения: республика победоносна; следовательно, она будет прочной. Если бы надо было непременно пророчествовать, то я скорее бы сказал: она жива благодаря войне; следовательно, мир ее похоронит.

Автор какой-нибудь физической системы несомненно аплодировал бы себе, если бы в его пользу говорили все данные природы. Я же могу привести в подтверждение моих размышлений все данные истории. Я добросовестно рассматриваю памятники, которые она нам предоставляет, и не усматриваю ничего благоприятствующего этой химерической системе обсуждения и политического строительства с помощью сделанных ранее умозаключений. Самое большое, что можно было бы сделать, – это привести пример Америки; но я уже заранее ответил, говоря, что не пришло время приводить ее пример. Я добавлю, однако, небольшую толику размышлений.

1. Английская Америка имела короля, но она его не видела; великолепие монархии было ей чуждо, и суверен был для нее подобен какой-то сверхъестественной силе, которая не воспринимается чувствами.

2. Она обладала демократическими началами, которые наличествуют в конституции метрополии.