Конспирация, или Тайная жизнь петербургских памятников-2

Вот задумался пожилой человек о прожитой жизни – скоро Богу душу отдаст. И появляется кто-то вроде ангела-утешителя и говорит: «Николай Антонович, вы вот не знаете, а ведь вам через сто двадцать пять лет после вашей кончины памятник поставят». – «На могиле?» – поднимает веки старик. «Зачем же на могиле? На Невском проспекте». – «Мне? На Невском?» – «Бронзовый, во весь рост, и еще один в Москве». – «Быть не может!» – «Еще как может, Николай Антонович! А еще ваш портрет на серебряной монете отчеканят!» – «Но за что? За что?» Будет перебирать в памяти свои заслуги. Может быть, за то, что построил родовспомогательный приют? За то, что дома своим рабочим с просторными квартирами возвел? За то, что основал училища, как для мальчиков, так и для девочек? За то, что изучил за границей опыт благотворительности и в российских условиях нашел, как его применить? Или все же за крестьянскую реформу?.. За что? За что?

«Помните, Николай Антонович, как тридцать девять лет назад, первого марта сорок второго года вы пришли в Опекунский совет на Казанскую и внесли в сберегательную кассу десять рублей серебром под четыре процента годовых?.. Потом еще стал народ подходить…»

«Да, да, припоминаю. И что?»

«Ну так вот. Вы были первым».

Пятьдесят седьмая

Среди первых петербургских памятников – под первыми я разумею те, которые можно пересчитать буквально по пальцам, – есть необычные. Пожалуй, не так – все первые памятники в Петербурге по-своему необычны (и необычнее всех, если уж на то пошло, «Медный всадник»). И все равно – среди первых петербургских, по определению необычных, памятников есть один совершенно неожиданный.

Хотя, казалось бы, нет ничего особенного ни в посвящении памятника (а памятник в честь юбилея), ни в значимости виновника торжества (а он вне всяких сомнений памятника достоин). Да и сам памятник, сохранившийся до сих пор, принадлежит к вполне традиционному классу мемориальных объектов – это колонна.

Колонна в память 50-летия Академии художеств.

А особенность этой колонны в том, что она никаким образом не претендовала на место памятника.

Ее вообще создавали не для этого. Для Казанского собора, вот для чего.

Всего для интерьера собора требовалось 56 колонн. Это запасная, пятьдесят седьмая. Если бы мы сочиняли басню сейчас, обязательно извлекли бы какую-нибудь мораль из странной судьбы 57-й – созданная, как и те 56, для того, чтобы стать несущей опорой, она так и не познала, что такое настоящая тяжесть.

6 ноября 1807 года колонна была назначена памятником – памятник был открыт в круглом дворе Императорской Академии художеств.

Не предвосхитил ли архитектор А. Н. Воронихин практику современных концептуалистов? Это когда самостоятельный объект… хорошее слово для колонны: «самостоятельный»… когда, говорю, уже готовый предмет, изначально предназначенный для чего-то иного – ну, скажем, утюг, – объявляют произведением искусства. Например, интерпретируют как памятник.

Все будет понятнее, если вспомнить, что президентом Академии художеств и председателем попечительского совета по строительству Казанского собора был один человек – граф А. С. Строганов. Когда Казанский собор называют детищем Строгонова, в этом нет преувеличения. Без Строганова не было бы и Воронихина, да и собора, скорее всего, не было бы. Во всяком случае, такого собора. И с такими колоннами для внутреннего убранства.

Потому что, раз мы о колоннах, труднейшую добычу монолитов гранита у Выборга плюс доставку этих махин в Петербург плюс их обработку организовал, как, впрочем, и другое многое, граф Строганов, но и мастеру колонных дел Самсону Суханову и его артели наш неподдельный респект!

Ну а то, что Воронихин в прошлом был крепостным Строганова, это знают все, конечно.

Хотя все, если уже обо всех говорить, знают, конечно, другое: что Строганов изобрел блюдо бефстроганов. Только нет, господа, к блюду причастен другой Строганов – внучатый двоюродный племянник Александра Сергеевича Строганова, этого Строганова, с именем которого мы вправе связывать знаковые архитектурные начинания.

В любви Александру Сергеевичу не очень везло, но в другом судьба к нему была милостлива: собор, которому он отдал много сил (и средств), Строганов, уже стариком, все-таки видел возведенным – он и скончался через несколько дней после освящения Казанского собора. А вот парадный свой портрет кисти А. Г. Варнека Строганов увидеть никак не мог, этот портрет – посмертный. Действительный тайный советник граф А. С. Строганов изображен на полотне в условном своем дворцовом кабинете, и что для нас действительно важно – за окном возвышается громада Казанского собора, а в руке графа чертеж здания Академии художеств, на котором четко виден контур круглого двора. Естественно, на чертеже не указана привнесенная извне колонна-памятник, изначально предназначенная для собора, но, как таковая, гранитная колонна все же изображена на картине – с базой и основанием.