Всю дорогу, пока Бесков ехал к местам своего детства, в голове у него крутилась мелодия песни «Тишина за Рогожской заставой». Эта композиция, собственно, и стала поводом к тому, чтобы тренер сорвался из дома. Он услышал ее во время завтрака по радио в передаче «По вашим письмам». Песню исполнял актер Николай Рыбников, который был ее первым исполнителем – он спел ее в 1957 году за кадром фильма «Дом, в котором я живу». Услышав ее сегодня, Бесков внезапно почувствовал непреодолимое желание съездить к той самой Рогожской заставе – местечку в Москве, где он 53 года назад проявился на свет и где прошло его счастливое детство. С тех пор, как он в 1951 году переехал на Садовую-Триумфальную, в этих местах он больше ни разу не бывал, хотя периодически собирался это сделать. Но разного рода причины заставляли его отложить эту поездку на потом. Но сегодня Бескова внезапно прорвало – он решил отложить все свои дела и посетить, наконец, родные пенаты. Супруги дома не было, а на работу Бескову можно было приехать и после обеда, поэтому его мало что удерживало от этой затеи.
Тренер подъехал к местам своих детских лет со стороны улицы Чкалова. Он свернул на Ульяновскую улицу, промчался по Тулинской и выскочил сначала на бульвар Энтузиастов, а потом и на шоссе с тем же названием. Здесь он припарковал свою «Волгу» на обочине и зашагал в сторону Рабочей улицы, рядом с которой почти пять десятков лет назад они с родителями – Иваном Григорьевичем и Анной Михайловной – жили в коммунальной квартире в доме, стоявшим вторым от моста. Чуть наискосок от их жилища находилась станция Москва-Товарная (она и сейчас там располагалась), дальше был завод имени Войтовича, а с противоположной стороны двора, где юный Костя Бесков постигал азы футбольной науки, чуть поодаль раскинул свои владения завод «Серп и молот», прежде именовавшийся заводом Гужона. Семейство Бесковых жило в квартире без привычных теперь удобств: на зиму заготавливались дрова, а за водой (к колонке) и в туалет надо было ходить на улицу. Впрочем, так тогда, в самом конце 20-х годов, жило большинство москвичей. Ведь столица в те годы была в значительной степени городом деревянным и лишенным канализации (в 1927 году 58 процентов домов не имело водопровода, а 65 процентов – канализации). И Бесков до сих пор помнил, как по ночным улицам и переулкам, двигались ассенизационные обозы, разнося по окрестностям нестерпимую вонь. Их сосед по подъезду – дядя Вася – как раз работал ассенизатором и возил нечистоты в Марьинский сливной пункт, проклиная его (особенно когда выпьет) на чем свет стоит. По его словам, очереди в этот пункт из ассенизаторов выстраивались километровые и не всем удавалось опустошить свои бочки, поскольку пункт закрывался в строго определенное время. Поэтому те ассенизаторы, которые не успевали воспользоваться услугами пункта, попросту сливали нечистоты… на пустырях, а то и на улицах Москвы. Дядя Вася так не делал – он обычно приезжал домой и оставлял бочку возле своего подъезда, чтобы утром, встав ни свет ни заря, успеть вновь добраться до Марьинского пункта и избавиться, наконец, от нечистот. После чего с пустой бочкой он снова трогался в путь – чтобы в очередной раз наполнить ее отходами человеческой жизнедеятельности.
Вспоминая теперь об этом, Бесков невольно поражался стоическому долготерпению своего соседа, который работал на этой должности целых полтора десятка лет – до конца 30-х, когда в городе, наконец, уже вовсю заработала канализация. Вот и Бесковы тогда переехали в новую квартиру – на соседнюю Школьную улицу, где в их «коммуналке» уже был собственный санузел.
Стоя у того места, где когда-то находился их дом, а теперь стояло какое-то промышленное здание, относящееся к станции «Москва-Товарная», Бесков перебирал в памяти события почти полувековой давности и мысленно переносился туда, в конец 20-х, где он был так юн и беспечен.