Константин

Немного помедлив, я через силу вновь обратился к написанному, ужасающему в своей жестокости, признанию— "…Константин становится все более послушным, но безучастным. Если раньше мне приходилось силком заставлять его есть и принимать водные процедуры, то теперь он просто открывает рот или подставляет нагое тело, чтобы я смогла протереть его влажной губкой. Грауб сильно похудел, но это лишь его вина, не моя. Не стоило так сопротивляться и отказываться от еды. Я по-прежнему в восторге от его нежной кожи, подолгу глажу и ласкаю податливое тело. Любовь приходит со временем, не ко всем, но в нашем случае это сработало. Я знаю, что он не слышит и не видит меня, но надеюсь сердцем чувствует мою привязанность. И я пишу ему письма, длинные страстные послания, которых он никогда уже не прочтет ( Вот оказывается чьи признания я нашел в секретере, посчитав их за письма Марики) Но это не так и важно, главное Константин здесь. Со мной. Любимый, он только мой и ничей более.

Иногда мое счастье настойчиво мычит и бодается, так мило. Он такой очаровательный в своей неловкой манере выражать любовь. Если бы не Марика, что время от времени хмуро косится на нас из угла погреба, то было бы вовсе хорошо. Но она никак не хочет оставить меня в покое – грозит пальцем, щерится и что-то угрожающе шепчет. Дурочка не желает понять, что теперь она не у дел. Я прогоняю ее, но дочь возвращается вновь и вновь…"

Оставшаяся часть послания настолько скомкана и невразумительна, что напоминает бред. Скорее всего это и есть бред, к тому времени Амалия основательно слетела с катушек. Беседовала с убитой дочерью, принимала галлюцинации за реальность, и наоборот. Пока однажды просто не забыла о собственном узнике. Закрыла подвал и больше не вернулась. Истощенный, измученный парень умер от голода и жажды, в полном одиночестве, в доме безумной старухи, когда-то пожелавшей обладать человеческим существом настолько сильно, что не пожалела собственной дочери. И Константин, связавшийся с Амалией исключительно ради денежных вливаний, необходимых ему, чтобы сбежать с Марикой как можно дальше от страстной старухи. И Марика, не желавшая видеть истину в безумном взгляде матери. Все взаимосвязано.

Если бы Грауб сразу оттолкнул Амалию, если бы Марика вовремя поняла в чем дело, если бы я заподозрил старшую Бредерик в нечистых помыслах, то ничего бы не произошло.

Но сейчас уже поздно думать об этом. Все участники событий упокоились в могилах. А мертвых уже ничего не тревожит. Ни любовь, ни страсть, ни ненависть.

Но в одном Амалия оказалась права. Теперь я абсолютно свободен.