Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

В настоящее грустное время я, кажется, единственная русская, имеющая доступ к Вам, ваше величество, которая находится во враждебной нам стране, и к тому же, ради пребывания здесь летом семьи моего племянника Скоропадского и анонимных доносов, что я скрываю русских шпионов, нахожусь в плену, т. е. не смею выходить из моего сада, и ко мне сюда приехали трое: два немца и один австриец, — все трое более или менее влиятельные люди, — и просили меня, если возможно, донести вашему величеству, «что теперь все в мире убедились в храбрости русских и что, пока все воюющие стоят почти в одинаковом положении, не будете ли Вы, государь, властитель величайшего царства в мире, не только царем победоносной рати, но и царем мира. У Вас у первого явилась мысль о международном мире, и по инициативе вашего величества созван был в Гааге мирный конгресс[564]. Теперь одно ваше могучее слово, и потоки, реки крови остановят свое ужасное течение. Ни здесь в Австрии, ни в Германии нет никакой ненависти против России, против русских; в Пруссии император, армия, флот сознают храбрость и качества нашей армии, и в этих обеих странах большая партия за мир, за прочный мир с Россией. Теперь все гибнет: гибнут люди, гибнет богатство страны, гибнет торговля, гибнет благосостояние, — а там и страшная желтая раса; против нее стена одна — Россия, имея во главе Вас, государь. Одно Ваше слово, и Вы к Вашим многочисленным венцам прибавите венец бессмертия».

Я была совсем изумлена, когда мне все это высказали. На мое возражение — что могу я — мне отвечали: «Теперь дипломатическим путем это невозможно, поэтому доведите Вы до сведения русского царя наш разговор, и тогда стоит лишь сильнейшему из властителей, не побежденному, сказать слово и, конечно, ему пойдут всячески навстречу». Я спросила: «А Дарданеллы?» Тут тоже сказали: «Стоит русскому царю пожелать, и проход будет свободен».

Люди, которые со мной говорили, не дипломаты, но люди с положением и которые лично знакомы и в сношениях с царственными правителями Австрии и Германии. Вспоминаю князя Лобанова, так искренно преданного вашему величеству и России, он всегда стоял за дружбу трех императоров — «l’Alliance des trois Empereurs»[565].

Здесь, повторяю, нет не только ненависти, но даже настоящего враждебного чувства к России, и трое со мной говоривших бывали в России, ее знают и любят. Тоже к Франции и к Японии нет ожесточенности, — но, правда, ненависть огромная к Англии.

Ваше величество, я себя чувствовала не вправе не передать все вышеизложенное, которое теперь, что ни в Германии, ни в Австрии нет Вашего представителя, мне пришли высказать. Молю меня простить, если ваше величество найдет, что я неправильно поступила.

Конечно, если бы Вы, государь, зная Вашу любовь к миру, желали бы через поверенное, близкое лицо убедиться в справедливости изложенного, эти трое говорившие со мной могли бы лично все высказать в одном из нейтральных государств, но эти трое не дипломаты, а, так сказать, эхо обеих враждующих стран.

Вашего императорского величества глубоко преданная подданная

Мария Васильчикова.

332. Частное письмо княгини М. А. Васильчиковой на имя Николая II

Берлин, 14/27 мая 1915 г.

Ваше величество,

Осмеливаюсь еще раз писать Вам, государь, и этот раз из Берлина, куда меня просили приехать или, вернее, за мной приехали в Клейн-Вартенштейн под предлогом, что я могу в Германии видеть моего племянника, который находится здесь в плену, а в сущности, чтобы я могла передать вашему величеству разговоры, которые тут имела. Вашему величеству известно, что с августа месяца я в Клейн-Вартенштейне более или менее в плену — мне запрещено выходить из моего сада. Здесь же в Берлине я пользуюсь полной свободой, и мне даны всяческие права, которыми никто из иностранцев, теперь живущих в Берлине и Германии, не пользуется, и это с ведома императора Вильгельма, который знает благосклонное и милостивое отношение вашего величества и государыни императрицы ко мне. Я горько раскаиваюсь, что покинула Россию, и теперь в эти тяжелые времена не могу быть полезной, но, может, воля всевышнего так решила, и далеко от родины я все же могу ей служить, поэтому и дерзаю передать все слышанное. Уже с конца февраля ко мне в Клейн-Вартенштейн приезжали говорить о мире, — как писала вашему величеству. Теперь, хотя, конечно, не официально, но из всех разговоров можно ясно понять, что желание мира с Россией очень усилилось. Тут многие ко мне приезжали, и министр иностранных дел фон Ягов, которого давно знаю, был у меня несколько раз и долго говорил о теперешнем положении, скажу больше, с его желания и ведома передаю наши разговоры. Так как они велись на французском языке, стараюсь дословно их передать на том же языке, и Вы усмотрите, что Германия искренно желает прекратить войну как можно скорее и сделаться не врагом, а другом и союзником России.