Конструктор Шпагин

— Если б глянула на тебя теперь Дуняшка — прощай любовь!

— Хватит, Антип Савельич, и так тошно.

— Да ведь я шутя, Егорка… На меня глянь — тоже, как елка без веток. Зато на солдат стали похожи. На то — служба!

Егор, ничего не ответив, ушел в угол, сел на топчан.

Только теперь он понял, что прежней жизни пришел конец. Не сегодня-завтра могут послать на фронт, а там, может быть, и — прощай белый свет…

Егору вспомнилась родная деревня, затерявшаяся среди полей и лесов. Отцовский домик с резными наличниками у окон, с рябинами у плетня. Вспомнилась тропинка во ржи, где последний раз гуляли с Дуняшкой. Вспомнилась и она, веселая, кареглазая. «Эх! — вздохнул Егор, — даже и попрощаться-то как следует не довелось…»

Егора и Антипа определили в запасный батальон. Утром, чуть свет, выгоняли за город на большую поляну: обучали шагистике, воинским уставам, отданию чести. Так как на весь батальон оказалось всего две винтовки, стрелковым приемам обучали с палками.

Антип, прошедший японскую войну, был явно недоволен.

— Ну, паря, с таким снаряжением нас могут научить лишь, как улепетывать от ерманца.

— Может, это и к лучшему, — откликнулся другой бывалый солдат, — необученных на фронт не пошлют — там вояки нужны.

— Похоже, что мы и взаправду пока тут останемся. Нас так и прозывают: «резервники».

— Дай бог, дай бог! Башку-то под пули подставлять кому охота?..

Прошло еще несколько дней. Солдаты успокоились, приободрились, дали знать родным. После занятий разбредались по городу: кто к женам, приехавшим из деревень, кто к родителям… Но вдруг как-то ночью забили барабаны, затрубили трубы: тревога!

В казарме раздались заспанные голоса унтеров:

— Выходи, стройся с вещами!

Солдаты всполошились. Одевались суматошно: кто не мог попасть в рукав, кто в штанину. Выходили напуганные.

— Куда это погонят?

— Там объявят, поторапливайся!..

Батальон построили и пешим порядком двинули к вокзалу, где уже стоял наготове красный состав.

Погрузку произвели быстро под крики и ругань унтеров и фельдфебелей. Вагоны закрыли. Вдоль состава поставили часовых.

— Прямо как арестантов везут, — послышался чей-то голос в темноте.

— Раз под конвоем — значит, на фронт.

— Как же на фронт, ведь мы не обучены?

— Там научат. — хрипловато сказал Антип, устраиваясь на нарах. — Война, братец мой, всему научит…

Стало тихо, лишь откуда-то из мрака доносились крики офицеров, ржание лошадей да грохот и скрип телег. В задних вагонах и на платформах продолжалась погрузка.

Прошло около часа, и все затихло.

Но вот мимо крупным шагом прошли двое с фонарем. Послышались какие-то голоса, и резко прозвучал кондукторский свисток. Ему надтреснутым гудком ответил паровоз. Состав заскрипел, заскрежетал и пополз.

Многие солдаты испуганно закрестились — первый раз ехали на «машине». Кто-то сокрушенно вздохнул:

— Эх, даже попрощаться не дали, сволочи!

— Ладно хныкать-то! Заводи-ка лучше песню, — посоветовал Антип. — Егорка, где у тебя гармонь?

— Гармонь-то тут, да не до нее теперь…

— Брось, паря, солдату унывать не приходится. У тебя зазноба осталась, а у меня четверо ребятишек. Чего же мне тогда делать?.. Давай гармонь сюда — и баста! Разгоним тоску.

Антип нащупал в темноте гармонь и, пройдясь по ладам, лихо затянул:

Ты, милашочка, не пой, Да я топерича не твой, Я теперь казенный сын.

Эх, под начальством под большим…

3

Поезд продвигался медленно. И чем ближе к фронту, тем опустошеннее казалась земля. Станционные здания облупились — четвертый год не ремонтировались. Привокзальные базары опустели. Редко-редко какая старушонка вынесет бутылку молока или цыпленка. На полях за плугами ходили женщины да подростки.

— Похоже, всех мужиков пожрала война, — вздыхали солдаты и отворачивались от двери. А навстречу, как назло, тянулись и тянулись составы с красными крестами на вагонах. Десятки тысяч раненых, искалеченных людей везли в тыл. И каждому хотелось жить! Пусть безрукому, пусть безногому, пусть слепцу, а все-таки — жить! Некоторые высовывались в окна, махали руками. Что они хотели сказать?..

Солдаты угрюмо молчали… думали. Что их ждет: вечный покой в братских могилах или ползание по папертям церквей с горькими возгласами: «Подайте милостыньку инвалиду войны!»?

Уже давно миновало то время, когда на фронт ехали с лихими песнями. Затянувшаяся война осиротила миллионы крестьянских семей. И какие бы ни говорили речи, что бы ни писали в газетах — простым людям было ясно: война несет разорение, опустошение, гибель. Она не может дать народу ни земли, ни воли, ни счастья. А умирать за царя-батюшку охотников оказывалось все меньше и меньше.

Командир полка, опасаясь за боевой дух маршевых рот, приказал ротным на станциях выпускать солдат из вагонов, устраивать пляски под гармонь.

Настроение заметно переменилось. Но после одной такой пляски в Вязьме недосчитались сразу пятерых солдат… Пляски прекратили.