Контакт на Жатве

– Это пророк Скорби, а это пророк Милосердия. – Потом, проведя руками под бородкой: – И я, менее всего достойный из всех нас, пророк Истины.

Три иерарха поклонились на тронах так низко, как могли, не рискуя уронить мантии. В этот момент каждый из голографических Ореолов засветился еще ярче, когда в них появились громадные глифы Восстановления.

Толпа одобрительно взревела.

Перед тем как выпрямиться, пророк Истины на мгновение задумался об ироничности своего заявления. По традиции он мог выбрать любое имя из длинного списка бывших иерархов. Большинство из них были бы вполне лестными. Но он в конечном счете выбрал имя, которое накладывало наибольшую ношу, – имя, которое всегда будет напоминать ему о лжи во благо Ковенанта и об истине, которая должна остаться тайной.

За те часы, что прошли с тех пор, как они покинули Тиару, Дженкинс ни разу не шевельнулся. Ни когда контейнер сошел с лифта и полетел к ожидающему реактивному блоку, ни когда две машины соединились с толчком; навигационный компьютер постарался приспособиться к скорости вращения контейнера. Даже временная тошнота при слишком быстром входе в гиперпространство не прервала безмолвную вахту Дженкинса над Форселлом, лежащим перед ним на полу контейнера.

– Состояние стабильное. – Хили закрыл медицинский саквояж. Медик приложил немало усилий, чтобы с помощью биопены остановить кровотечение в плече Форселла – залатать рану, нанесенную острыми зубами инопланетянина. Но Форселл потерял много крови. – Будет жить, – заключил Хили, чье дыхание вырывалось облачками изо рта в прохладном воздухе контейнера.

Перед входом в гиперпространство капитан-лейтенант Аль-Сигни сочла необходимым поддерживать их энергетическую сигнатуру на минимуме, чтобы инопланетный корабль не смог их обнаружить. Теперь отопительные устройства, подвешенные к потолочным балкам контейнера, работали на полной мощности. Но чтобы нагреть такое огромное пространство, требуется несколько часов.

– Откуда ты знаешь? – Голос Дженкинса звучал тихо и хрипло.

Хили потянулся к стопке сложенных одеял, принялся скручивать шерстяные квадраты и подтыкать их под тело Форселла, чтобы ограничить его подвижность.

– Скажи ему, Джонсон.

Пока медик работал, Эйвери держал Форселла в неподвижном состоянии. Взяв одно из одеял, морпех вытер пятна крови рекрута и биопену с рук.

– Я видел раны и гораздо хуже.

Эйвери говорил мягко, но его ответ не успокоил Дженкинса; рекрут по-прежнему не сводил полных слез глаз с бледного лица Форселла.

– Штаб-сержант, он – все, что у меня осталось.

Эйвери понимал, что чувствует Дженкинс. Это была та же самая бездонная печаль, которую чувствовал он, сидя в холодной квартире тети в ожидании тех, кто придет и заберет ее; ошеломляющее понимание, что ушло все самое дорогое. Капитан Пондер, более половины ополчения и многие тысячи жителей Жатвы погибли. Осознание этих потерь было тяжелым бременем, и единственная причина, по которой Эйвери не чувствовал себя таким же раздавленным, как Дженкинс, состояла в том, что он научился справляться со своими чувствами и скрывать их.

Но теперь он не хотел этого делать.

– Нет. Не все, – сказал Эйвери.

Дженкинс посмотрел на него, вопросительно наморщившись.

– Ты – солдат, – объяснил Эйвери. – Часть команды.

– Уже нет. – Дженкинс посмотрел на Дасса, Андерсена и горстку других рекрутов, сидящих или спящих в контейнере. – Мы колониальное ополчение. А нашу колонию мы потеряли.

– Комфлот отвоюет Жатву. И им понадобятся все бойцы, которых можно найти.

– Я? Морпех?

– Если захочешь, я переведу тебя в мое подразделение.

Рекрут подозрительно прищурился.

– Скажем так, у корпуса должок передо мной. Вы – ополчение. Но еще вы одни из немногих в ККОН, кто знает, как бить этих сукиных сынов.

– Они захотят, чтобы мы служили вместе? – спросил Дженкинс.

– Возглавили атаку. – Эйвери кивнул. – Я бы так и сделал.

На мгновение Дженкинс задумался о возможности не только вернуть свою планету, но и внести вклад в защиту других колоний – других семей. Родители не хотели, чтобы он становился солдатом. Но сейчас ему не приходило в голову другого способа почтить их память.

– Хорошо, – сказал Дженкинс. – Я с вами.

Эйвери вытащил из кармана бронежилета сигару «Милый Вильям» и протянул Дженкинсу:

– Это тебе и Форселлу, когда он придет в себя.

– А пока, – сказал Хили, поднимаясь, – ты можешь помочь мне проверить остальных.

Эйвери проводил взглядом Дженкинса и Хили, которые направились к штаб-сержанту Берну и другим раненым, находящимся ближе к середине контейнера. Берн осознавал происходящее, когда Эйвери садился в контейнер на Тиаре, но теперь ирландец спал, накачанный болеутоляющими, которые позволили ему расслабиться и отключиться от мира.

Эйвери посмотрел на грудь Форселла, вздымающуюся и опускающуюся под бинтами. Потом он взял стопку одеял и направился к подъемнику, который доставил его в реактивный блок. В кабине Эйвери нашел Джилан.

– Одеяла, – проворчал он. – Подумал, они вам понадобятся.