Контакты с утопленником

Я открыла ее так легко и быстро, что даже не успела испытать крайне уместного в данном случае облегчения. В моей душе сразу же затеплилась надежда, что еще не поздно застать того, кто это был, и выяснить кто именно. Я задрожала от нетерпения. Схватила с пола вещи и с закачавшейся, чуть не погасшей от моего порыва свечкой, бросилась к темной лестнице. Взлетела по ней за считанные секунды, остановилась перед дверью — хорошо бы ее не догадались запереть!..

Она была не заперта — и я ее открыла. Свет на этаже был погашен, может быть, с минуту назад или чуть больше, но, может быть, и буквально за миг до того, как я вышла из погреба. Я побежала к промежуточной двери; вероятнее всего, тот, кто был внизу, воспользовался ею. Свеча погасла, я отбросила ее в сторону, дальше пошла вслепую, вошла в коридор другого дома и вот… Вот она!

Госпожа Ридли. Моя тетя Рона только что прошла мимо бывшей комнаты Клифа. Она несла большую сумку, с которой ходят на рынок, и испуганная моим шумным появлением, обернулась через плечо в мою сторону. Неприятная неожиданность сильно портила ее побледневшее лицо. Но несмотря на это, она не останавливалась, даже наоборот, ускоряла шаг. Я со скоростью спринтера настигла ее, бросив по дороге куртку и ножовку. Вцепилась в ручку ее сумки.

— Давай я тебе помогу, «тетя».

— Не надо, — процедила она. — Знаешь ведь, что не тяжело.

Я попыталась выдернуть у нее из рук сумку, старуха, однако, оказалось очень цепкой, держала сумку очень крепко и даже умудрялась продвигаться вперед. Желание ударить ее быстро перерастало в решение — она покачнется и расцепит свои ястребиные пальцы… Я подняла правую руку, продолжая левой рукой дергать и трясти сумку — Господи, как же там растряслось зловещее содержание той миски! — и было замахнулась, но в последний момент меня осенило: мы как раз дошли до кухни, где наша перепалка могла бы протекать более изолированно. Я потянулась и открыла дверь кухни… жаль, Арнольд был там, стоя возле умывальника, он наблюдал за нами с живым интересом.

— Ну давай, — приказала я госпоже, которую мне все же удалось втащить на кухню, — разве ты не собираешься разгрузить сумку здесь, где стоит и другая посуда?

— Ты сошла с ума! — воскликнула она. — Оставь меня в покое или я закричу!

Арнольд застыл перед нами, расставив руки.

— Да, да, конечно, все готово и все… остальные ждут только вас, — запричитал он очень громким голосом, вытолкал нас обратно в коридор и достаточно энергичными толчками направил в столовую, — на куриные окорочка с рисом. Все остывает! Быстро, быстренько, уважаемые дамы! Я начал их готовить сразу после обеда, а вы…

Мы обе были до такой степени ошарашены его поведением, что не оказали почти никакого сопротивления. Позволили ему втолкнуть нас в столовую, где остальные — Алекс, Вал и Юла действительно ждали нас, усевшись за столом. Хотя и с некоторым опозданием, я попыталась отойти от стола, увлекая за собой и госпожу Ридли вместе с ее сумкой, но она, почувствовав себя среди своих, не дала мне осуществить задуманное.

— Спасибо, спасибо, дорогая, — закивала она, — но теперь я и сама справлюсь. Слышишь? Отпусти меня, говорю!

Я посмотрела на Вала и мне сразу стало ясно, что на его поддержку рассчитывать нечего. Он, очевидно, опять погрузился в привычную для него апатию — клевал носом, подперев рукой подбородок, и, похоже, вообще не обращал внимания на происходящее между мной и его матерью. В отличие от Юлы и Алекса… Я отпустила сумку. Госпожа Ридли быстро зашагала с ней к столу, поставила под стул рядом с дочерью и сама уселась на этот стул.

— Садитесь и вы, барышня, устраивайтесь поудобней! — крикнул мне на ухо Арнольд, повернулся кругом и проворными шагами вышел из столовой, видимо, в направлении кухни.

Ну, что мне оставалось делать? Я устроилась поудобней, то есть как можно ближе к насколько желанной, настолько же и противной сумке. Я не оставляла надежды как-нибудь до нее добраться, хотя не представляла, как мне с ней убежать, где спрятать — Алекс и Юла вряд ли это допустят. А тот миниатюрный скелетик, по-видимому, оставался чуть ли не единственной разменной «монетой», чтобы сохранить жизнь мальчика по имени Дони…

Мало найдется женщин, которые хорошо выглядят после долгих слез, и Юла к ним не относилась. Ее лицо напоминало ожившую трагическую маску: одутловатое, с красноватыми пятнами, опущенными вниз уголками губ и едва заметными за припухшими веками щелочками глаз. О, мне ничуть не было ее жалко! Я знала, что плакала она не из-за Халдемана или Тины, даже не из-за убитой лично ею кошки, а только потому, что ей открылась голая правда о ней самой и о «ее» ребеночке.

— Жалкая история! — сама того не желая, произнесла я вслух.

— «Жалкая» — не то слово, — пробормотал Вал.

— Ну это как посмотреть, — заявила госпожа Ридли, — все зависит от того, чья история имеется в виду. Уж не твоя ли, Эмилия?

— Нет, — гнусаво отрезала Юла. — У нее вообще нет истории. Никакой. Потому-то она и сует нос в чужие дела.