Континентальный роман

В свою последнюю ночь в Алжире он дежурил в форте Санта-Крус, глядя на раскинувшийся внизу Оран. Его город, подумал он, где он прожил всю жизнь. Город, который скоро перестанет принадлежать ему, а он – этому городу. Анри часто недоумевал, как странно, что весь мир считает его французом, когда сам он себя таковым не считает. Он посмотрел на порт, на лежащее за ним море. Здесь он чувствовал себя на своем месте. Он перевел взгляд на старый город, где между домами были протянуты веревки с бельем, – непрочная связь, скреплявшая их в единое целое, так что в этой неразберихе невозможно было различить, где начинается одно здание и заканчивается другое. Он наслаждался этим хаосом, вдыхал его целиком; откуда-то издалека доносился аромат выпечки, мускатного ореха и гвоздики, фенхеля и аниса, а еще лимонов, специально для него, вечно этот острый, горьковатый лимонный запах. Это все было настоящим. Это был дом.

И теперь он перестал быть домом. Оран его детства превратился в место, которого больше не существует, а возможно, и вовсе не существовало нигде, кроме как в воспоминаниях Анри.

После этого он собрал вещи – их было немного, благо он вел спартанскую жизнь солдата, – раздобыл поддельный паспорт с помощью одного из многочисленных знакомых, появившихся у него за время службы в жандармерии, сел на паром и, глядя на Средиземное море, покинул единственное место, которое знал, – место, которое сформировало его и наложило на него свой отпечаток. Сначала он отправился в Марсель, на родину отца. Там он провел неделю, чувствуя себя даже более чужим в этом городе, чем туристы. В конце концов он осел в Испании, в Гранаде, о которой его мать не помнила ничего, кроме нежного аромата флердоранжа.

Впервые очутившись в городе цвета красной охры, Анри прошелся вдоль оставшихся стен, которые показались ему знакомыми, но при этом другими, и решил, что Гранада ему подходит. По крайней мере, на ближайшее время. В конце концов, его мать была испанкой, хоть и не помнила, что это значит. Тут, как он часто думал, они с ней похожи.

Он был французом и тоже не помнил, что это значит.

* * *

Откуда-то снизу донесся шорох, шуршание гравия под ногами.

Кто-то вошел в сад. Анри помедлил, гадая, тот ли это человек, которого он ждет. Что-то подсказывало ему, что не тот. Во-первых, женщина, стоявшая внизу, держала в руке чемодан, и хотя он предположил, что именно там могут быть спрятаны деньги, это казалось слишком уж непродуманным – люди, с которыми Анри с братьями обычно имели дело, поступали куда хитрее. А еще его смущало то, как она шла – медленно, будто никуда не спешила, будто у нее здесь нет никаких дел. Опять же, возможно, так и было задумано, но Анри почудилось что-то странное в том, как она остановилась сначала у цветов, потом у фонтана, словно туристка, осматривающая достопримечательности. Он нахмурился, взглянул на часы. Было еще рано – не исключено, что женщина забрела сюда случайно. Тут он увидел ее лицо и замер. В этом лице читался восторг и благоговейный трепет перед всем, что ее окружало. Он сразу почувствовал зависть к незнакомке, к человеку, которого никогда не встречал.

Анри отвел взгляд – он устал от пустоты в себе, устал смотреть на этот город во всем его великолепии и совершенно ничего не чувствовать. Даже когда он видел эти сады, то думал о другом саде, за сотни миль отсюда, о другом городе, над которым возвышались пологие уступы, о домах не красного, а белого цвета, о бесконечных розах и геранях, смоковницах и олеандрах, так что даже сейчас, здесь, он мог…

По ушам полоснул крик.

Анри вздрогнул и ударился головой об окно. Он окинул взглядом сад и женщину, ища, что причинило ей такую боль, но рядом с ней по-прежнему никого не было. Она слегка наклонилась вперед, сжав кулаки и зажмурившись, и ее отчаянный гортанный вопль внезапно напомнил Анри о доме, о звуках, с которыми местные женщины выплескивают радость, горе или ярость, и ему ничего так не хотелось, как зажать уши руками, закрыть глаза и спрятаться от этого зрелища, от этих воспоминаний. Анри так и не сумел облечь в слова те чувства, с которыми покидал Оран, – это было решение, вообще не похожее на решение, – и теперь все его страдание, гнев и внутреннее смятение отразились на лице незнакомки, стоящей внизу. Какая жуткая картина, подумал он, все равно что увидеть собственного двойника, и эта мысль была настолько странной и фантастической, что он не сумел отвести глаза.

Женщина посмотрела вверх, на балкон.

Анри шарахнулся от оконного проема, вжался в стену, надеясь, что она его не заметит, еще не заметила, – но она заметила, он был в этом уверен. Женщина подняла голову и взглянула прямо на него, и все же… Он подумал о солнце, о тени и сказал себе, что это невозможно. Она не могла видеть, что он наблюдает за ней. Он задышал медленнее, пытаясь успокоиться, – нелепо терять самообладание из-за такой ерунды.

Когда он через какое-то время опять посмотрел в сад, было уже слишком поздно.