Джон Диксон Карр

Контора Уильяма Вильсона[1]

William Wilson's Racket, 1941

Перевод: zaa

Полковник Марч из Департамента странных жалоб встречал в своём офисе в Новом Скотленд-Ярде многих странных личностей. Но редко его удостаивали визитом особы столь высокого положения, какова была леди Патрисия Мортлейк, единственная дочь графа Кря.

Она ворвалась подобно смерчу прекрасным весенним утром пару-тройку лет назад. Она чуть ли не фыркала своим аристократическим носом. И это несмотря на то, что обыкновенно представляла типичный образец тех томных дам со скучающим бесцветным взглядом и хмурой губой, что столь любимы мистером Ковардом.

– Она отказывается заполнять официальный бланк, сэр, – доложили Марчу. – И с ней проклятый пекинес! Но она показала мне записку он самого комиссара…

– Впустите её, – велел полковник Марч.

Леди Патрисия погрузилась в кресло, взмахнув мехами, с пекинесом на руках. Будучи прославленной красавицей, она, вероятно, на фотографиях выходила лучше, чем в жизни. Её красота была подобна отшлифованной статуе, а её скулы казались твёрже фарфора.

Она обнаружила себя напротив полного и добродушного человека (в семнадцать стоунов[2] весом) с рябым лицом, скучающими глазами и коротко стрижеными усами. Он покачивался у камина, куря коротенькую трубку; инспектор Робертс стоял возле него с раскрытой записной книжкой.

– Я хочу, чтобы вы нашли его, – сказала леди Патрисия жёстко.

– Нашли его? – переспросил полковник Марч. – Кого нашли?

– Фрэнки, естественно, – сказала леди Патрисия с долей нетерпения. – Моего жениха. Вы ведь слышали о нём?

Лицо Марча просветлело. Всякий читатель газет вспомнит, какие политические надежды возлагались в то время на достопочтенного Фрэнсиса Хейла, самого младшего из министров кабинета. Фрэнсис Хейл был молод. Он был богат. Он был образован. Перед ним расстилалось будущее, полное величия. Всё, что говорилось против него, оборачивалось, если позволите так сказать, ему же во благо. Фрэнсис Хейл совершал исключительно правильные поступки, даже в своём обручении с обедневшей дочерью обедневшего пэра. Он был трезвенником, противником курения и человеком исключительно морального поведения. Полковник Марч в своём частном мнении полагал его в некоторой степени ”напыщенным ничтожеством”.

– Что касается меня, – холодно заметила леди Патрисия, – у меня с ним всё кончено. Мы сделали для этого мужчины всё! Всё! Правильные люди, правильные места, правильные знакомства. И я считаю себя женщиной широких взглядов. Но когда он собрался читать речь на банкете Корпорации[3] и явился в стельку пьяным!

Прежде уже говорилось, что едва ли что-то на свете могло удивить полковника Марча. Этому заявлению, однако, почти это удалось.

– И потом, – продолжала леди Патрисия, возмущённо взмахивая мехами, – когда появляется эта рыжая бестия – и он на полном серьёзе волочится за ней на публике – это, простите, нечто!

Полковник Марч прокашлялся.

В действительности, он едва успел скрыть довольную улыбку. Все нормальные человеческие существа находят весьма приятным, приносящим неизъяснимое удовлетворение наблюдать, как надутые щёголи пускаются во все тяжкие. Полковник Марч не был в этом случае исключением. Но он поймал её взгляд – и не произнёс ни слова. Леди Мортлейк была не глупа. К тому же он заметил суровость её взора и напряжённость скул.

– Я осмелюсь предположить, вы находите всё это очень смешным? – произнесла она. – Ни в коей мере… И ещё я предположу, – продолжала она, широко распахнув глаза и поглаживая собаку с пугающим спокойствием, – вам непонятно, как это касается полиции?

– Раз уж вы это упомянули…

– Но полицию должно волновать, я уж надеюсь, что Фрэнки бесследно исчез? Весь его департамент низвергнут в хаос в самый критический момент; не говоря уже про неудобства, доставленным моим родителям и мне? Не должно ли вас смутить, что он испарился прямо из того ужасного офиса на Пикадилли, где творились вещи, недоступные пониманию?

Полковник Марч мрачно оглядел её.

– Продолжайте, – пригласил он.

– Он стал вести себя странно, – начала леди Патрисия, – около месяца назад. С тех самых пор, как впервые увидел это.

Из-под пальто она извлекла экземпляр известного художественного еженедельника консервативно-снобистского толка и развернула его. Она пролистала газету до раздела объявлений. Кончиком алого ногтя она указала на одно из объявлений, набранное жирным чёрным шрифтом. Оно гласило просто:

Уильям и Вильгельмина Вильсон, 250А, Пикадилли

И больше ничего.

– Объявление напечатано лишь в лучших газетах, – уверила девушка. – И как только Фрэнки его видит, он сходит с ума.

Полковник Марч нахмурился.

– И чем же, – спросил он, – занимаются Уильям и Вильгельмина Вильсон?

– Вот в том-то и дело! Я не имею понятия.

– Но если у них законное дело, они должны быть внесены в реестр?

– А они – нет. – Её верхняя губа торжествующе поднялась. – Я знаю, потому что мы отправили за Фрэнки частного детектива. И детектив уверяет, что они продают пылесосы.