Конторщица

– Да, именно так, – кивнула я, – подумайте, Иван Тимофеевич. Как всем было бы хорошо: вам, что состоится встреча вашего журналиста такого уровня с народом, очное просвещение рабочих масс, а нам – повышение политграмотности среди рабочих, плюс тесное взаимодействие работников культуры и производства.

"А мне – лишние баллы в глазах руководства за организацию такой встречи", – подумала я.

– Мы подумаем, подумаем, – кивнул Иван Тимофеевич, но судя по загоревшимся глазам, моя идейка легла на плодородную почву. – Я вам потом сообщу. Вы, кстати, когда уже к нам переезжаете?

– Через пару дней, если ничего не помешает, – пожала плечами я. – Ремонт потихоньку делаю, надеюсь, успею хоть что-то. Кстати, шум вам и соседям не мешает?

– Да нет же, все тихо и аккуратно, – заверил меня сосед. – Все бы так себя вели.

Мы еще немного поболтали, но пришла Нинель с моими квитанциями (кстати, уверенная дама довольно элегантного возраста), и я отбыла, горячо поблагодарив гостеприимного соседа за заботу.

Так как в газете я "отстрелялась" довольно быстро, то время у меня еще оставалось и для своих дел. Талоны, что любезно выдал мне Лев Юрьевич для приобретения обоев оказались универсальными, то есть на определенную сумму в спецмагазине.

Вот туда я и направилась.

Спецмагазина, как такового не было. Точнее он был, но совершенно не таким, как я себе его представляла. Сперва я вошла в обычный магазин, затем меня провели в подвальное помещение, а точнее катакомбы, мы шли по длинному-длинному коридору и, наконец, попали в огромный не то склад, не то бункер. Чего там только не было!

Целые штабеля ящиков с дефицитными товарами. У меня от такого разнообразия глаза разбежались. Поэтому я не устояла и совершенно бездумно и непоследовательно потратила все выданные милейшим Львом Юрьевичем талоны на дефицит.

В результате у меня появился флакон французских духов "Черная магия" (увы, но других не было), польская небесно-голубая куртка-ветровка, джинсы и югославские полукроссовки. Про обои я даже думать забыла. Решила, что куплю самые простые (если повезет – однотонные) в обычном магазине, этим и ограничусь.

Также удалось приобрести (уже не за талоны, а за деньги, но продали) четыре банки краски, корабельной. Три – белого цвета, и одна – персикового. Если смешать – получится нежно-нюдовый тон. Если не получится найти нейтральные обои – покрашу стены краской.

Краску я успела отнести на Ворошилова и довольная-предовольная, вернулась на работу перед самым гудком, отчиталась Гиржевой, что объявления будут в этом прям номере, чем ввергла ее в немалое изумление. Заскочила в кабинет под рев гудка, схватила сумочку и отправилась в профилакторий.

Сегодня я должна прочитать там лекцию.

И название моей лекции будет такое – "Как дожить до девяносто шести лет".

Глава 13

Дни завертелись жгучим вихрем больших и мелких событий.

Я еле-еле успевала: и ремонт в квартире, и регулярные стычки на работе на фоне все увеличивающейся нагрузки, и постоянные переговоры с рабочими, поиск материалов. Кто бы мог подумать, насколько тяжело сделать ремонт одинокой женщине в эти времена.

Лев Юрьевич не обманул и краснодеревщика дал.

И вот, ранним тихим утром, когда я еще до работы, забежала в квартиру на Ворошилова глянуть, что еще не доделали нанятые уборщицы, как в дверь позвонили. На пороге стоял пожилой хмурый мужичок-боровичок с кустистыми бровями, в старенькой кепке. Его синий, видавший виды, но чистенький, комбинезон был весь в мелких аккуратных заплатках. Звали его Фадей Михалыч. И был он мастером, столяром-краснодеревщиком.

Пройдя по квартире с видом Наполеона, мастер попыхтел, покряхтел, поворчал и нахмурился:

– Чой-то паркет так покорёжили? – Михалыч брезгливо ковырнул кусок скукоженной паркетины в маленькой комнате, достал из одного из многочисленных карманов комбинезона складной метр и замерял высоту образовавшейся дырки, – Ай ты, сатана какая, вот рукожопые-то, тюти. Но стяжка хоть осталась крепкая, и то славно.

Михалыч поковырял еще в нескольких местах, сердито пнул большой кусок спрессованного бруса, и переместился в угол комнаты, где повторил весь ритуал сначала: пнул, поворчал, замерил, поворчал. Затем – на середину комнаты, затем – в другой угол.

Мастер метался по разрушенной комнате, как сердитый шмель на клумбе, а я покорно следовала за ним и с замиранием сердца внимала его священнодействиям.

– Твою ж мать! – сердито почесал затылок Михалыч над паркетом, когда мы переместились в большую комнату, зачем-то попрыгал, прислушался и вынес вердикт, – ай, ладно, на лаги посадим и дюбелями счалим. Да.

Я выдохнула. Не знаю, что имел в виду Михалыч, у нас "лаги" – это "помехи", но ему видней. Уверенность мастера постепенно передалась и мне. Я повеселела. Значит, не все так безнадежно, раз "лаги на дюбеля".

– Лёха! – кликнул Михалыч напарника, – ладь тут.