Контракт на гордость

Истомина медлит как будто нарочно перед тем, как скрыться за полированной дверью с непрозрачным стеклом, ну а я шествую на кухню, борясь с желанием нагло вломиться в собственную ванную. Считаю от одного до десяти и обратно, воспроизвожу в голове условия пресловутого соглашения с немцами, бегло инспектирую содержимое холодильника и вытаскиваю наружу помидоры с огурцами и оливками. И пусть только Лиза скажет, что не любит греческий салат.

  Спустя минут пятнадцать, она возвращается освеженная, раскрасневшаяся и закутанная в большое махровое полотенце, которое все время норовит сползти, открывая изящное загорелое плечо. Лизавета переминается с ноги на ногу, одергивает задравшийся край ткани и приближается ко мне, обвивая руками за талию и обдавая горячим дыханием спину.

– Меньшов никогда не нравился отцу, – негромкое признание нехило так тешит мое мужское самолюбие, и я записываю еще несколько очков в копилку Андрею Вениаминовичу. С которым мы сошлись с самого начала на почве общей любви к боксу, рыбалке и, конечно же, Лизе. 

И пока я пытаюсь заправить оливковым маслом нарезанные овощи, Лизины тонкие пальцы скользят по животу, обрисовывают мышцы пресса, напрочь отвлекая от простой вроде бы задачи. Она теснее жмется ко мне, вынуждая чувствовать тепло ее тела даже сквозь полотенце, и окунает меня с головой в клубящийся туман желания. Так что я забиваю на несостоявшийся ужин, сметаю в сторону миску с салатом и усаживаю Истомину прямо на кухонный стол.

В микроволновке стынут недавно разогретые отбивные, остались нетронутыми две кружки с кофе, и где-то в глубине квартиры в десятый раз звонит телефон. Только для меня сейчас не существует ничего, кроме сияющих голодным блеском изумрудных глаз, за которые я готов не то что родину продать – убить.

Я прикусываю мочку Лизиного уха и под аккомпанемент чувственного стона спускаюсь по ее шее вниз. Целую выступающую ключицу, сдергиваю влажное полотенце и пишу свою симфонию на коже вдоль позвоночника. Вжимаюсь в податливое тело и впиваюсь в приоткрытый рот, как будто от нашего поцелуя зависит спасение всего человечества. Терзаю мягкие соблазнительные губы и позволяю Истоминой отстраниться ровно на миг, чтобы перевести рваное дыхание.

– Люблю тебя, – раздается так тихо, что я начинаю сомневаться, реальность ли это или игра моего воспаленного истосковавшегося по Лизавете воображения. Я хочу услышать признание еще раз, слышать его десятки раз, но Истомина не повторяет заветные слова, прикрывая веки и утыкаясь носом мне в шею.

Плевать. Мы обсудим это позже. Когда вернем способность нормально дышать и связно выражаться. Потому что сейчас в моем арсенале остаются одни междометия и парочка матов, срывающихся с языка, когда Лизины ногти впиваются в спину и прочерчивают длинные борозды.

Глава 31

Лиза

Если ты найдешь кого-то, с кем будешь

счастлив просто держась за руки, всё

остальное будет уже не важно.

(с) к/ф «Клиника».

– Люблю тебя, – вырывается из груди вместе с приглушенным стоном, но я отчаянно делаю вид, что ничего не произошло. Потому что мне до сих пор страшно остаться полностью беззащитной перед Волковым и его бронебойным обаянием, самолично вручив ему все козыри.

И пусть он надежный, сильный и верный. Поднял на уши всех, кого мог поднять, вытащил меня из ментовки и даже вернул натужно надрывающийся в данную секунду в коридоре мобильник, я все равно боюсь. Того, что что-то между нами может пойти не так, проснутся его вроде бы похороненные чувства к Маринке, и мне снова придется собирать себя по частям. Выдирая осколки противотанковой гранаты из сердца и цепляя на лицо кривую фальшивую ухмылку, призванную убедить окружающих в том, что у Лизы Истоминой все отлично. У нее нет проблем, ее никогда не беспокоит с проверкой налоговая, ей не выписывают штрафы гаишники, и душевные драмы обходят ее стороной.

– Лиз, – Сашин шепот выцарапывает меня из клубка противоречий и заставляет внимательнее всматриваться в потемневшие от желания черные омуты. Волков заправляет мне за ухо все еще влажную прядь, ведет пальцами по щеке и, останавливаясь у уголка рта, негромко просит: – повтори.

Я лихорадочно машу головой, пока в горле набухает огромный ком. Слишком много успело произойти за неполных два дня, чтобы я могла спокойно обсуждать серьезные вещи. Сейчас мне нужно стереть глупый иррациональный страх, засевший глубоко внутри, вытравить из крови остатки ядовитой паники и не думать о важном. Хотя бы до завтра.

И, кажется, Саша это понимает. Выверенным движением он сдергивает меня со стола, подхватывает на руки и несет в спальню, случайно задевая подарок невыносимых фрицев – уродливую фарфоровую статуэтку. Которая падает с тумбочки разбивается с мелодичным звоном, но я слышу только грохот суматошно бьющегося сердца и шум своего судорожного неровного дыхания.

Уронив по пути еще и стул, мы все-таки добираемся до кровати, и я отдаюсь на волю победителю, выгибаюсь навстречу умелым прикосновениям и больше не сдерживаю хриплых криков. Надеюсь, у Волкова в квартире хорошая шумоизоляция.