Контракт со смертью

Дмитрий был назначен командиром БМП. Машина старенькая, капризничала, но экипаж подобрался мастеровой, так что не просто двигались, но еще и стреляли. Когда соседняя рота завязла в окружении под Тернами и была практически обречена на гибель, он без приказа, по собственной инициативе, прорвался к ним на своей «бэхе». Сначала раскатал ляхов и нациков, прорвав окружение, а затем, забрав на броню оставшихся ребят, с боем прорвался к своим. Скажете: ничего особенного? Да нет, это настоящий ратный подвиг. Поверьте, не каждый способен на такое.

Когда его БМП вышла из строя, он оставил её в рембате, а сам вернулся к ребятам, которых спас накануне. Там, на войне, особые отношения, и то, что мы называем приятельством, на фронте выкристаллизовывается в дружбу, когда готовность сложить голову за други своя становится основной поведенческой мотивацией.

Мог Дмитрий остаться на базе, пока не отремонтируют машину? Мог, но не остался. Опять ничего особенного? Кто поднимался в атаку, кто перебежками добирался к укрытию, кто вообще попадал в прицел винтовки, автомата или пулемёта, тот знает, как тяжело сделать первый шаг, а потом второй, третий… Какая сила воли нужна, чтобы оторвать себя от спасительной земли, на которой ты распластался, и подняться даже для перебежки, не говоря уже об атаке. И каждый раз ты сокращаешь расстояние между жизнью и смертью. Он сделал этот шаг, отделяющий жизнь от смерти. Дмитрий опять отправился в самое пекло, прекрасно осознавая, что это может стать дорогой в один конец. И всё же он пошёл. Сам. Добровольно.

Они держались в Невском ещё сутки, отбивая атаки одну за другой, но к вечеру вынуждены были уходить. Отстреливались практически до последнего патрона. Их оставалось от всей роты едва с дюжину, так что уместились все на броне одного бэтээра. Они уже почти вырвались, когда их накрыли минами. Осколок прошил «броник» на спине: взрыв был совсем рядом, и никакой бронежилет спасти не мог. Умер он почти мгновенно. Сидевший рядом Лёша держал соскальзывающее тело за остывающую руку — он не мог бросить друга. Никогда бы не простил себе этого: ведь он продолжал жить благодаря Дмитрию. Они оставили его в Сватове, попрощались и вернулись. На другой день кто-то из них погиб, кого-то ранили, кто-то пропал без вести.

Я не был с ним знаком и не знаю, каким он был в гражданской жизни. Но я знаю, каким он был на войне — отчаянно храбрым, отважным, мужественным, хладнокровным. За такими идут. Таким верят. Таких уважают. Такие не штурмуют Верхний Ларс или казахскую границу. На таких, как Дмитрий, держалась и держится земля Русская. Хотел написать «и держаться будет», но рука дрогнула: их мало осталось — настоящих, преданных, не стыдившихся сказать, что они русские. Повытравили души за тридцать лет безвременья, теперь вот лучших сыновей России кладём в землю, а кто останется? Вернувшиеся беглецы, которым совсем не совестно сказать: «Ну простите нас, трусов, потому как не готовы мы умирать за Отечество, да и своим его не считаем»? Вот эта плесень останется? А зачем она нам нужна, если таких, как Дмитрий, больше не будет? Спасается Россия сейчас пассионариями, но их всё меньше и меньше, а дальше что?

Верю: смерть Дмитрия Сергеевича Лучанинова, белгородца, русского, воина православного, не напрасна. Он навсегда останется жить в наших сердцах. А ещё в сердце своего крохотного сынишки.

2

Сегодня комполка сам повёл экипажи на задание. Набившиеся в штабной кунг офицеры жадно цедили эфир, ловя голоса командира и экипажей. Томились в ожидании, прятали волнение, молчали. На 17-й минуте прорвалось:

— Седьмой, захожу на цель, работаю… Цели отработаны.

— Первый, я четвёртый. По нам работают «буки»…

Напряженная тишина в кунге. У ЗНШ[91] багровым взялся витой шрам от уха до уха через коротко стриженную голову. Рэбовец[92] щелкает тангентой портативной рации. Штурман полка до дыр протирает взглядом полётную карту, испещрённую линиями, цифрами, числами, углами, градусами, азимутами и чёрт-те знает, чем ещё, непонятную и нечитаемую для меня, гражданского, волей случая оказавшегося на КП. Оперативный дежурный смотрит на часы и остро отточенным карандашом что-то чёркает в журнале. Сегодня работают только одни «старики», и шансы на благополучное возвращение сто к одному.

Хотя нет, стопроцентных шансов никогда не бывает. Тем более когда на задание пошёл совсем молоденький лейтенант, едва оперившийся, но уже зарекомендовавший себя настоящим лётчиком, мастером боя. И всё же шансы на возвращение в полном составе не из-за того, что среди асов находился этот счастливчик лейтенант, даже не имеющий класса (только готовится представление к 3-му), а потому, что враг в избытке обзавёлся «буками» и теперь гвоздит ракетами по «вертушкам». Да и уничтоженное департаментом информации еще в феврале украинское ПВО не даёт продыху. Сто к одному — это я погорячился. Просто хочется, чтобы вернулись все.