Контролируемая авария

–Идем! Ты же этого добивался! – я крепко схватила второго пилота в аккурат за растянутое запястье и стремительно потащила за собой, упорно стараясь не думать о том, что, возможно, именно сейчас мы ступаем по останкам кого-нибудь из членов экипажа. По крайней мере, их души коллективно отлетели на небеса обетованные, и я искренне надеялась, что пережитый в последние мгновения перед смертью кошмар им будет в полном объеме компенсирован вечным блаженством в раю.

Когда-то в прошлой жизни я бы многое отдала за возможность держать Урмаса за руку, чувствовать его тепло и свято верить, что у нас еще всё может получиться. Правда, для призрака ладонь у него и сейчас казалась уж чересчур горячей, более того, она была влажной и липкой от выступившего пота, как правило, сопровождающего глубокое волнение. Внешне второй пилот оставался холоден, словно высеченная столичными умельцами скульптура в ледовом городке, но теперь я слишком хорошо знала, насколько обманчива бывает внешность, и поэтому испытывала лишь безмерное отвращение от прикосновения к убийце полутора сотен человек. Стоило мне убедиться, что Урмас не собирается сворачивать с избранного пути, как я незамедлительно отдернула руку и недвусмысленно вытерла ее о подол форменной юбки, всем видом демонстрируя брезгливое омерзение. Второй пилот равнодушно повел плечами, едва заметно поморщился от боли в запястье и уверенно двинулся вперед, будто и не обратив особого внимания на мою донельзя выразительную мимику. Сейчас его занимало лишь место падения обломков кокпита, среди которых он рассчитывал обнаружить наши трупы. Что Урмас планировал делать затем, я понятия не имела, но твердо знала, что наши дороги кардинально разойдутся сразу после достижения общей цели. Даже если этот ад обладает сферической формой, я готова вечно нарезать по нему круги, только бы избежать постоянных встреч с Урмасом, и я согласна на любую разновидность Сизифова труда, лишь бы свести к минимуму визуальные контакты с этим безжалостным извергом, еще буквально с утра заставлявшим мое влюбленное сердце ускоряться чуть ли не до первой космической скорости.

Чем ближе мы подходили к предполагаемому участку, тем больше усиливались мои сомнения. Самолет так мощно приложило о землю, что он развалился на мелкие кусочки, а под действием ударной волны фрагменты фюзеляжа разметало по всей долине. Мне на глаза уже попадалось одинокое колесо шасси, осколок пассажирской кабины с фирменным логотипом «Авиастара» и множество каких-то покореженных деталей, но ничего напоминающего нос самолета я пока не замечала. Впрочем, о какой наблюдательности здесь могла идти речь, если я каждую минуту рисковала угодить ногой в фаршеобразную массу из чьих-то мозгов и костей и снова согнуться пополам, терзаемая невыносимыми рвотными спазмами?

–Ищи где-то в этом районе! – распорядился Урмас, и меня в очередной раз покоробило от его черствых, будто позавчерашняя буханка, интонаций, – смотри, видишь сайдстик? А это, похоже, часть высотомера… Мое тело определенно должно быть здесь. Да и твое, кстати, тоже.

–Черт, это КВС! – в ужасе отпрянула я, внезапно наткнувшись взглядом на припорошенные снегом часы: настоящие, командирские, тикающую легенду канувшего в лету СССР и предмет личной гордости Стеклова. Часы достались КВС от отца – потомственного военного летчика, получившего ценный подарок за успешное выполнение боевой задачи в горячей точке, и Стеклов относился к семейной реликвии с невероятным трепетом. Со своими любимыми «командирскими» он не расставался ни секунду, но я никогда и представить не могла, что однажды своими глазами увижу эти часы при столь жутких обстоятельствах. Летала я как-то давно с одним экипажем, так был там старший бортпроводник Легонцов – идет он по салону, проверяет, все ли пассажиры пристегнуты и под нос себе бурчит потихонечку: «Те, кто пристегиваются, в случае аварии как живые сидят, а непристегнутых совковой лопатой в черные мешки наливают». Такой вот черный-пречерный юмор или, как сказал бы наш доктор на ВЛЭКе – профессиональная деформация личности. Но кто бы мог подумать, что Легонцов этот, будь он трижды неладен, словно в воду глядел?

–Я больше не могу! – решительно заявила я, волевым усилием отводя неотрывно прикованный к изувеченным останкам Стеклова взгляд, – если для тебя настолько критично посмотреть на свой труп, ищи его самостоятельно, а с меня хватит!

–Хорошо, – безразлично кивнул Урмас, – я позову тебя, когда найду твое тело. У тебя есть особые приметы?