Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— У людей вдруг находится богатый дядя. Он там умирает себе в Америке, а тебе тыц — сто тысяч! Наследство! Так это же у людей, не у бедного господина Березовского. Эх, если бы два года назад…

— А что было два года назад, господин Березовский? — любопытствую я.

— Спрашиваешь, кавалер! Два года назад проезжал мимо нашей станции сам царь Николай. Шум, треск, суматоха! Крутом солдаты, охрана, а народ — к вокзалу. Кто увидит своими глазами царя, тот проживет лишних пять лет. Не веришь? Я это слыхал еще от своего дедушки. Пошел, конечно, и я. Остановился царский поезд, и вдруг шум: «Где господин Березовский? Где тут у вас господин Березовский?» Я вспомнил наш разговор с японским микадо. Раз ищут господина Березовского, значит, не иначе как что-то надо стеклить. Ага, какое-нибудь окно в царском вагоне. Хоть по всей линии солдаты, а бунтовщики, говорят, не один раз закидали царский поезд каменюками. Побежал домой, схватил весь припас. Нацепил награду. И на вокзал. Солдаты все как один расступаются. Офицера снимают с моего плеча ящик со стеклом, ведут под ручку. А царь: «Здравствуйте вам, господин Березовский!» Отвечаю: «Здраа-им желаем, ваше величество! Чем могу служить? Если хочете, могу вставить шибку. Ежели желаете, могу для вас намалевать ковер с Ерусланом Лазарем или с персидским львом!» А царь взялся за бородку: «Нет, господин Березовский… Шибки, слава богу, у нас все целые. Тут мои генералы поспорились. Говорят, войну проиграли не через них, а через солдат. А я не такого мнения. Врете, господа ваши превосходительства! — говорю я моим генералам. — На что такое маленькое село Кобзари, а и там есть храбрый русский солдат. И не только храбрый солдат, но и честный, не то что там генерал Стессель. Его переманывал к себе сам японский микадо, но он не изменил матушке-России. Вот и покажите им, господин Березовский, свою боевую личность. Эти господа не верят моим царским словам, пусть же убедятся своим генеральским глазом. А касательно коврика будьте спокойные, господин Березовский, наш флик-адъютант, обязательно пришлет вам заказ из Питербурга…» А я ему отвечаю: «Ваше императорское величество! Это все верно вы говорите. Но настоящий герой не я. Настоящий герой в Кобзарях — охотник Алексей Мартынович Кобзаренко. У него аж два «егория». Он из своей трехлинейки образца тысяча восемьсот девяносто первого года пол-армии япошек перестрелял…»

— Ну, получили вы этот заказ, господин Березовский? — спросил я, ничуть не сомневаясь в истинности слов собеседника.

— Сто сот болячек, а не заказ! — взмахнул он кнутовищем. — До бога высоко, а до царя далеко. Все через эту собаку Петра Мокиевича. Завидно стало. Не его, урядника Чуба, позвали к царю, а меня, рядового солдата. Вот он и припрятал царский заказ… Теперь бы я был умнее. Попросил бы у царя с полсотни доченьке на лечение. А может, он сам сказал бы своим флик-адъютантам: «Отвезите срочно дочку господина Березовского в Крым. И чтоб в мою собственную дачу — Ливадию…»

МИР ЦВЕТОВ

Мы еще были в пути. И вдруг, оборвав свои мечтания, инвалид скомандовал: «Тпру, тпру, Мальвочка!» Сошел с воза, подтянул подпругу, посоветовал слезть и мне, немного пройтись, размяться. Мы пошли по обочине дороги. Следом тронулась Мальва.

Березовский, прихрамывая, подался в сторону. Нарвал цветов сначала в канаве, а затем рядом, в пшенице. Нагнал меня, стал вытягивать из охапки цветок за цветком.

— Вот это василек. Красивый цветок. Он, как видишь, синий. Но бывает и красный, и желтый. Для хлеба он вредный, человеку приносит пользу. Им лечат глаза, лихорадку. А вот этот, с фиолетовыми просветами, листок почти как у дуба, — вербена. Длинный стебель — аршин. Вербеной хорошо мариновать огурцы. А это кошачья мята. Лиловая. Дает дубильный сок. Вот этот желтый цветочек — вайда. Как будто пустяковый, а я из него варю синюю краску. Варю я краски и из других цветов. В лавке таких не купишь.

Меня удивили богатые познания Березовского. Раньше все полевые цветы казались мне созданными по одному шаблону. По мере того как мой спутник раскрывал свои знания, растительный мир все больше представал предо мной во всем своем многообразии и великолепии.

Обочины дороги густо заросли высокими травами и древовидным кустарником. Защитник Порт-Артура, то и дело склоняясь, срывал один цветок за другим и, словно читая невидимые для не посвященного в тайны природы строки, беспрерывно просвещал меня.