Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Вдруг ярко осветились окна редакции. Хлопнув дверью, из нее вышел человек. Остановившись на миг, извлек из туго набитого портфеля донельзя мятую шляпу. Нахлобучил ее на свою запущенную шевелюру. И тут же с двух сторон человека подхватили спрятавшиеся за выступом стены вояки. Подхватили и энергично повели на зады двора, к роевому.

— Хто такой? — строго спросил Назар, впервые в жизни выступая в роли лица, наделенного железным правом решать судьбы людей.

— Вы спрашиваете, кто такой? — повторила расслабленным голосом шляпа.

— Ну да! — еще строже подтвердил Назар.

— Так я же бухгалтер. Вот тут, в этом доме, наша контора «Сахарный синдикат», уважаемые господа добродии. Засиделся с отчетом. И то не успел. Тащу бумаги домой… А моя хата рядом, на Совской. Вон и лаз в ограде… Если я вам помешал, извиняюсь, господа добродии. Это не в моей натуре мешать людям…

Назара и его подчиненных рассмешила растрепанная фигура с покосившимся на носу пенсне, с галстуком на плече, со шляпой блином.

— Ступай, бумажная крыса! — повелел грозно Назар. — И не шатайся по ночам. Теперь нашему брату не до вас, бухгалтеров всяких…

А тут еще ярче вспыхнул свет в окнах редакции, и на камни двора со звоном полетели стекла. Ночную тишину нарушил лязг разбиваемых машин. Раскрылись, несмотря на стужу, окна на этажах. Послышались встревоженные голоса жильцов.

«Вольные казаки» прикладами загнали безоружных наборщиков и корректоров в тесную кладовую, где хранились шрифты. Чотарь, потрясая наганом, спрашивал каждого, не он ли «редахтор».

— Наш редактор в шляпе и в пенсне, нечесаный, — отвечали ему. — С обеда еще куда-то подался…

— А бумаги? А портфель? — чотарь грозно нахмурился. Об этом «портфеле» атаман куреня прожужжал ему уши.

— С портфелем и мотанул… — отвечали налетчику.

Раздосадованный неудачей, пан Неплотный, рванув винтовку из рук одного «вольного казака», принялся с остервенением крошить ротационную машину.

Пан чотарь не только выполнял приказ начальства, но и мстил. Найдя среди авторов постоянно публиковавшихся газетой коллективных писем-протестов имя сына пекаря Назара, сын булочника взъярился.

— Какой из тебя, трахома, казак? Да я тебя… Да я из тебя извлеку квадратный корень… Темнота и мрак. Что в той мазныце, что в твоей дурной башке. Лихо! Беда! Уже те проныры комитетчики добираются и до наших «вольных казаков»…

Забыв все наставления и предостережения по век напуганной матери, оскорбленный роевой ответил чотарю со всем пылом юной и наивной души:

— Да, я казак, но я же и пекарь. Пойми, не булочник, а пекарь, пан чотарь!

Поостыв немного, Гораций процедил сквозь зубы:

— Тоже мне «вольный казак». Наследник боевой славы Запорожского войска. К тому же и роевой. Знаешь, что обозначал в царской армии господин ефрейтор? А я, балда, намечал после этой боевой операции продвигать его в бунчужные. Господин фельдфебель был для солдата и царь, и бог. Предупреждаю. Раз уже залез в нашу казацкую справу, то крепко-накрепко вызубри, что до чего…

Назар боялся этих вспышек. В детстве еще его мать искупала первоклассника Гараську в деревянном корыте. После него в ту же воду залез Назар. Ганна попросила своего выкормыша принести кружку горячей воды. А тот, выполнив просьбу, плеснул кипятком на поясницу молочного брата. Месяц пролежал мальчик в бинтах. На всю жизнь осталась примета — «сгоревший корж». А за что? Играли в русско-японскую войну, и он отказался быть «японским шпионом»…

Два года назад Назар постеснялся отнести записку дочке генерала Блажовского, начальника «Арсенала». И что же? Гораций запретил ему пользоваться своей лодкой, или, как он ее важно называл, баркасом. А для Назара, неугомонного рыбака, это кое-что значило. Потом помирились. Вот и теперь гремел, гремел чотарь.

А назавтра, во время утренней переклички, когда с Московской улицы до его ушей донеслись звонкие крики мальчишек — «Пролетарская мысль», «Пролетарская мысль», покупайте свежий номер рабочей газеты!», пан чотарь, словно пришибленный, сразу скис…

В подвале

Подвал есть подвал. И так уж испокон веку повелось — люди с достатком занимали этажи, беднота ютилась в подвалах. Не зря поэт предостерегал имущих: «Закрывайте этажи, нынче будут грабежи».

Ганну Турчан, мать Назара, множество ниточек связывало с семьей булочника. Много лет назад из глухой волынской деревни совсем еще молоденькая девушка явилась в Киев. В доме Неплотного она была за няньку и за горничную, за прачку и за помощницу кухарки. Потом ей добавили трешку, а кухарку уволили. Ганна стала хозяйкой плиты и кастрюль. А тут только что вернувшийся с действительной шустрый пекарь Гнат зачастил на кухню. Сыграли свадьбу. Пан Неплотный отвел молодым половину подвала. Другую половину занимал дворник.