Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Назар, весь еще под впечатлением ночной вылазки, подумал, что этой ночью «вольные казаки» занимались не одной типографией. И вообще что-то тревожно стало в последние дни. К чему-то кругом готовятся. А этот хромой солдат-фронтовик все знает… Стреляный воробей! Это от него идет, будто новое правительство России требует, чтобы рада задерживала донскую казачню, которая прет с фронта на помощь Дону. И не останавливала эшелоны матросов, которые посланы громить Каледина. И еще говорил солдат, будто гайдамаки прикончили захваченного ими председателя Военно-революционного комитета большевика Леонида Пятакова. Ну, если для порядка, для нашей свободы отбирают у Керенского банк, у ломовиков винтовки, у большевиков редакцию — это одно. А вот убивать человека… Бросил хромой солдат и такое: «Остановиться никогда не поздно. Поздно только в одном-единственном случае — это когда прольется кровь». К чему эти слова?..

Его раздумья нарушил донесшийся с улицы гул. С каждым мигом он все усиливался. Приоткрыв дверь, Назар стал прислушиваться. Тут Ада сказала:

— Не тревожься. То гудит очередь. В лавку дядюшки завезли товар. И какой! Поначалу и я испугалась этого гвалта. Вспомнила, как толпа на той неделе разнесла мою тачку. Все шумела: «Начальникам — так белые булки, а нам яшник. Стояли бы начальники с нами в очередях, знали бы, почем фунт лиха». Булки, конечно, растащили. Вместо выручки принесла под глазами фонари. Гляди вот…

— Что за товар, деточка? — спросила больная.

— Говорю, тетя Нюша, особенный, небывалый. Сахар! По шесть фунтов на рыло. А к сахару добавок — по три пляшки водки. Даром — пятерка бутылка. За всю войну впервые. Быть свалке, помните мое слово.

— Назар! — поднялась на подушках больная. — Не прозевай же сахарок. И горилку тоже. Обменяем на рыбу. Вот как залез ты в папаху, и про снасть свою забыл. А мне бы сейчас свежей ухи — самый раз. Може, и наш батько скоро вернется — будет чем его встренуть…

Тут шустрая Ада, лукаво стрельнув смеющимися глазами, подступила к молодому пекарю вплотную.

— Видать, твой труд пропал даром. Зря старались. Ты, Назар, и твои товарищи, жупанники.

— Чего это вдруг? — спросил он.

— По всему видать, напрасно вытурили вы красных солдат полигонщиков. И еще обобрали до кишок…

— Шо, — всполошился молодой пекарь, — кавалера потеряла? Не редкий товар. Шо той мошки, шо ухажеров на обеих слободках дай боже…

— Дались мне твои ухажеры. Я не про то…

— А про шо? Лопочи, дзыга.

— И скажу. Думаешь, побоюсь? Ваши располагали: без этих солдатиков народ притихнет. Не вышло. Гудят обе слободки. Гудит Дарница. Гудит весь Киев. Что ж? Хорошо высказался один старый дядька: «Не помогла карта, поможет кварта». Водочка, сахарок…

— Эх ты, Пчелка с челкой! Не бабьего ума это дело. Там, на Владимирской, башка на башке. Не с твоими куцыми мозгами…

— А про то, Назарчик, чув? — не унималась хозяйская племянница. — Мастеровщина не терпит вашего брата: «Долой «вольное козацтво!», «Долой новых жандармов!» Которых добровольцев из своих же не пускают до станков. Скажи, Назар, спасибо нашим пекарям… терпят тебя…

— Послухай, Адка, шо я скажу, — насупившись, отрезал Назар и потянулся рукой к бандуре. — Займайся лучше своей тачкой. Займайся развозкой булок. А то как бы пан Неплотный не надрал тебе челку. На законных правах. Родич… Дядюшка!

— А я согласная прожить без той водки, без сахара; Согласная на черствую корку. Бо если хлеба ни куска, то в тереме тоска… Скорей бы там замирились. Чтоб вернулся до дому наш батько… — слабеньким голосом высказала свои думы мать Назара.

«Мудрецы» с Владимирской, верховоды Центральной рады и пустили в ход сахар и водку. Впервые был нарушен установленный еще царем в первые дни войны сухой закон.

Большие атаманы бахвалились: «Земля и мир — этот журавль большевиков еще где-то парит высоко в небесах. А сахар и водка — радовские синицы — уже порхают на всех главных улицах матери русских городов и во всех без исключения закоулках растревоженного Киева».

Но люди уже не довольствовались малым. Завладев синицей, они не переставали тянуться к журавлю…

Хромой солдат-фронтовик, получив прямо в пекарне свой пай из рук хозяина, поднял высоко руку с зажатой в ней полквартой:

— На тобі, Жучко, вареників, знай, що великдень…

«Грабь награбленное»

Три куреня «вольных казаков» — полторы тысячи штыков с пулеметами, с бронемашинами, — отряд усусов[8] сотника Чмолы, вместе с приданными ему бронепоездами, двойным кольцом охватили станцию Дарница.

Центральная рада осталась глуха к шедшим из Петрограда призывам, зато внимательно прислушивалась к голосу эмиссара Парижа — его киевского консула мосье Энно.

Европейские реки страны, беря начало на Среднерусской возвышенности, текут от нее во все концы — к Белому, Каспийскому, Азовскому, Черному и Балтийскому морям. Так и вспыхнувшее в Петрограде пламя великой революции неудержимо ширилось от него по всем азимутам — на север, юг, запад и восток.