Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— Я тут посторонний? А ну полегче на поворотах, — послышалось в ответ. — Не знаю, сколько времени мантулишь ты тут, а я вон в этой траншее с десяток лет сох у печи, да пока допустили до нее — пять годков хватал подзатыльников.

— Ты шо, нашего поля ягода? Так и сказал бы. Пекарь? Заходи, товарищ. И затуляй дверь.

— И не только пекарь… А ну где тут Назар? Эй, Назарка, вылазь-ка сюды, не ховайся…

Назар с длинной кочергой в руке появился в разделочной. Перед ним в армейских рукавицах стоял бородатый, с перевязанной головой солдат. Назар сразу узнал его. Тот самый… Из эшелона бывших брусиловцев.

— Вот я тебя, атаманский прислужник! — замахнулся прикладом брусиловец.

Подскочил хромой, ухватился за дуло ружья.

— Здесь хозяин я. А ты кто? Комиссар какой-нибудь или же присланный кем-то для следствия?

— Ни то, ни другое. Я ему отец. Понимаешь, родной батько. Я тебя породил, я тебя убью. Слыхал такое? А я скажу от себя: перекисла квашня, брось ее свиньям.

Хромой отпустил винтовку, достал кисет, протянул бородачу.

— Так ты, товаришок, выходит, и есть Гнат Турчан. Ладно. Вот говоришь: тебя долго муштровали подзатыльниками. Перепадало и твоему хлопцу. Но больше его лупила сама жизнь. И эта жизнь за пять дней образует похлеще, чем за пять годков. Сам знаешь, какая теперь пошла кругом шебутиловка… И еще знаешь, товаришок, нашу поговорку: не терт, не мят — не будет калач… Ты, Гнат, хоть партейный или просто так, а скажу по чистой пекарской совести: за твоего хлопца могу поручиться хоть где, хоть перед кем…

Постепенно светлело хмурое лицо бывалого пекаря. Прислонив ружье к мучному лабазу, он, как был в рукавицах, притиснул к себе Назара.

— Ладно. Камень с души — и то хорошо. А теперь слухай. Раз вышел такой оборот, придется тебе, Назарчик, помочь нашему войску. Вот тебе мои рукавицы, ступай за мной. Ты тут, знаю, все ходы и выходы излазил. Поведешь нашу кавалерию на Вигуровщину, а дальше через Наталку на Ветряные Горы, в тыл, значит, Центральной раде. Послужил «вольным казакам», а теперь постарайся для червонных. Ступай, замаливай свой грех… И что скажете, — повернулся он к пекарям, — оставил пискленка, а встрел жениха…

— Вот это мужчинский разговор! Это дело! — с радостью воскликнул хромой. — Благословляю, Назар…

Вот тогда бывший «вольный казак», сев на коня, и познакомился с лихими кавалеристами. Те полдня на всю жизнь врезались в его память. И боевой дух всадников, их любовь к Украине, дружба, преданность Ленину, их восхищение молодым красным атаманом. Почти ровесник ему, а как здорово действует.

Может, следовало тут же вложить в руки Назара острый клинок и послать его вместе с войском Юрка Коцюбинского крошить на капусту атаманское войско?

Но… пока лишь молодой пекарь созрел для того, чтобы по одному приказу стать подвозчиком хлеба восставшим, а по другому — проводником рейдирующей конницы. Для того, чтобы взять на свою совесть кровь, нужен приказ не извне, а от собственного сердца. Для этого Назар еще не созрел.

Вернувшись пешком с Наталки в слободку, молодой пекарь долго думал о той встрече. До чего же настойчиво красный атаман звал его, Назара, бывшего «вольного казака», с собой…

Спустя неделю он проходил мимо Михайловского златоверхого монастыря. На его стенах висел призыв наркома по военным делам: Юрий Коцюбинский звал молодежь записываться в Червонное казачество. А вдоль оград на коновязях стояли боевые лошади тех, кого он сопровождал от слободки до Ветряных Гор. Заметил он среди казаков и молодого красного атамана.

Тот, с запорожскими усами, выступал перед своими людьми. После митинга все дружно запели «Вставай, проклятьем заклейменный», а потом шевченковский «Заповіт». Это больше всего взволновало молодого Турчана.

С помощью настоящих людей он сделал первые шаги по дороге чести и правды. И тем значительнее подвиг, что, толкаемый лжепророками и горе-апостолами на дорогу бесчестия и зла, Тертый Калач нашел в себе силы покинуть ее. Самая значительная победа в жизни человека — это победа над самим собой.

…От Наталки красный атаман Примаков повел своих всадников на Куреневку. С их приближением взялись за оружие ломовики, скорняки, портные, официанты, речники — вся Красная гвардия Подола. Одна сотня червонных казаков, махнув на рысях к Сырцу, завладела аэродромом. В городе началась паника.

Вот лишь тогда дрогнули защитники переправ. К ним двинулись армии Берзина и Ремнева, Красная гвардия Харькова, бронепоезд «Свободная Украина» и матросы Полупанова.

Спустя день из Смольного полетела в эфир телеграмма Ленина:

«Всем, всем, всем! Советские войска вступили в Киев. Войсками руководил… Юрий Коцюбинский…»

Тогда же зазвучал в Киеве голос Стачкома: «Все к станкам! Все на работу!»

И работа закипела. Только в пекарне пана Неплотного схлынул ажиотаж. Отослали пленных, ушли в свои части военные пекари. А комиссар все же остался. Теперь эту роль выполнял Гнат Турчан, занявший свой старый пост в траншее у горячей печи.