На Украине помнили и ценили нашу общую родовую историю. Отрицать её было уделом совсем уж специфических персонажей.
Когда грянула Первая мировая, журналист Симон Петлюра – да-да, тот самый – писал: «Противники России при переходе границы будут, конечно, стараться привлечь украинское население на свою сторону и всякими обещаниями политическими и национальными посулами посеять смуту среди него. Украинцы не поддадутся провокационным воздействиям и выполнят свой долг граждан России…»
Не знаем, насколько искренним был в 1914 году Петлюра, но главный запрос от украинской интеллигенции формулировался элементарно: снимите запреты 1876 года – и Украина поклонится России в ноги.
Однако, цитируем современного историка Сергея Белякова, «…политическая программа российских украинцев сразу же провалилась. Киевская газета “Рада”, призвавшая украинцев стать на защиту ОБЩЕГО Отечества, была закрыта, несмотря на свою лояльность и патриотизм. Из 18 газет, выходящих на украинском, оставили 7. Само слово “Украина” цензоры начали вычёркивать из газетных статей. В Киеве под запрет попали театральные афиши на украинском, в Полтаве запретили украинские вывески».
И вот – февральская революция, Временное правительство, хаос. И появление Украинской Рады.
10 июня 1917 года, когда до прихода большевиков оставалось ещё пять месяцев, вышел знаменитый Универсал. Он гласил:
«Да будет Украина свободной! Не отделяясь от России, да будет украинский народ иметь право сам управлять на своей земле. Мир и порядок на Украине установит Всенародное Украинское собрание. Только наше Украинское собрание имеет право издавать и устанавливать законы, которые должны установить порядок у нас, на Украине. Никто, кроме нас, не может знать, какие законы для нас наилучшие».
Украинская власть ещё ощущала силу пуповины, связывавшей её с Россией, – но уже почувствовала явный вкус к разделению.
Во время чтения Универсала в Раде, писал современник, «…некоторые рыдали в голос, припав головами к спинкам кресел, многие вытирали слёзы рукавами, один человек от счастья упал в обморок, с ним случился нервный припадок».
11 июня 1917 года Универсал был оглашён перед народом, собравшимся на Софийской площади. Затем прошёл парад созданных к тому времени украинских войск.
К 16 июня семьдесят сельских сходов прислали в Раду свои решения: поддерживаем универсал.
В Киеве, Полтаве, Виннице, Умани отслужили благодарственные молебны, прошли многочисленные манифестации: люди несли иконы и портреты Шевченко – как иконы.
Более того: манифестации в поддержку украинского универсала прошли в Петербурге и в Москве. Российская интеллигенция радовалась подъёму украинского самосознания, и большевики тут были вообще ни при чём.
Всё это вполне уже напоминало так называемые «марши мира», случившиеся в Москве и Петербурге в 2014 году: когда чересчур прогрессивные москвичи вышли в поддержку киевского Майдана.
Но не вся, конечно, интеллигенция так себя вела и в 2014-м, и в 1917-м.
Художник Иван Билибин, например, в ответ на чтение Универсала в Петрограде запел «Боже, царя храни». Тот самый Билибин, что в Гражданскую войну эмигрирует, а в 1936 году вернётся в СССР. Здесь виден вполне логичный путь русского империалиста: тот, кто в 1917 году издевается над украинской независимостью, конечно же, должен оказаться в СССР как раз накануне того, как Сталин вернёт Западную Украину в состав России.
Но всё это случится позже. А в 1917 году, ещё до Октября, противниками украинского национализма окажутся и кадеты, и, внимание, большевики – из числа тех, что были допущены в состав Государственной Думы.
Пока в Киеве ширились массовые гуляния в красивых вышиванках и разрасталась истерика на тему «Москали сьели наше сало», в центральной России начали осознавать, какой катастрофой могут обернуться киевские события.
И тут уже оказалось не важно, как и откуда вырос сепаратистский извод украинства: то ли слишком либеральная политика Александра I по отношению к исследователям мовы послужила тому виной, то ли – слишком жёсткая Александра II, – но, как говорится, маемо шо маемо. В итоге февральской буржуазной революции украинцы заболели самостийностью в тяжёлой форме.
В Киеве лета 1917 года нашлись силы, которые пытались противостоять творящемуся.
В считаные недели появилось 19 политических и общественных организаций, которые создали Внепартийный блок русских избирателей. Программа блока формулировалась предельно просто: «Киев – русский город».
Совет профессоров Киевского университета св. Владимира выразил протест против «насильственной украинизации русской культуры» – 36 профессоров, в том числе и малороссийского происхождения, высказались в поддержку этого протеста, и только трое не поддержали.
Но вредоносную стихию было уже не остановить.
Стихию, представлявшую пусть не большинство населения Украины – но большинство стремительно сформировавшегося украинского политического класса, радикально сменившего вектор: прочь от России.