Копье и кость

Не суть важно, подумал Гленн и настойчиво потянул жрицу за руку. Привлек, обнял и понял, что целовали ее впервые.

Глава 11

Конец был близок.

Вся кожа – шкуры павших лошадей, арканы, сбруя, ремни, одежда, даже сапоги – была съедена. По утрам осажденные слизывали с парапетов и кровли росу и иней. Некоторые уже скончались; их с трудом оттаскивали или просто катили на задние дворы, где лишний раз никто не появлялся. Есть товарищей северяне решились не сразу. Многие почти не могли двигаться. У многих начались галлюцинации. И когда угасла последняя надежда, все вокруг внезапно наполнилось топотом, ржаньем, криками, лязгом железа и свистом стрел.

Осажденные выходили из ворот, поддерживая друг друга, шатаясь и падая. Бансабира повалилась на чьи-то надежные подставленные руки. О Праматерь… Наконец-то он пришел. Высокий, сильный, темный – единственный, кто мог одолеть столь могучего врага, как Ранди Шаут.

Бану бессильно обмякла, уткнувшись головой в грудь спасителя.

– Русса… Русса… – Голос Бансабиры скрежетал. Им совершенно разучились пользоваться, понял мужчина, прижимая тощее костлявое тело. – Русса… – бессвязно повторяла женщина, совсем тихо, так, будто речь причиняла ей боль. – Брат…

Мужчина ахнул: она цела, она все еще жива… Но на что похожа? Будь проклят Ранди Шаут, будь проклят! Он своими руками оторвет голову трухлявого рака за то, на что тот обрек его сокровище.

– Тану…

Всеединая, или она настолько истощена, что вместо «Бану» слышит «тану», или Русса опять пытается важничать, недотепа. Бансабира подняла голову, и спаситель, угадав намерение, на всякий случай положил ей ладонь на лицо. В груди все сжалось при взгляде в изумрудные глаза, утратившие все краски и даже саму способность блестеть.

Высокий, сильный, темный… Перед глазами плыло, когда Бану выходила. И от слабости, и от радости. Но сейчас, вблизи… Нет ничего, что заставило бы ее не признать черных и смешливых глаз Сагромаха Маатхаса.

– Это вы?

– Тану, вы едва держитесь на ногах, давайте я вам…

– Это вы, – выдохнула танша, вновь опуская голову. – Это вы… – Бану повторяла не просто с облегчением – Сагромах мог поклясться, в женском голосе звучало счастье.

Маатхас положил Бану ладонь на затылок и кивком подозвал бойца с кувшином воды.

– Вот, тану, держите. – Маатхас помог женщине, понимая, что ослабленные трясущиеся руки не удержат сосуд.

Бану припала жадно, почти исступленно.

– Не беспокойтесь, госпожа, – улыбнулся Маатхас, с трудом подавляя желание сгрести эту соломинку, спрятать в могучих руках от всего света, а потом собственноручно перерубить головы всем, кто довел ее до такого состояния. – Воды достаточно. До реки отсюда меньше получаса верхом, а до леса с сотней родников и того меньше. Я уже отослал людей наполнить все ваши мехи.

Бансабира никак не отозвалась, продолжая пить.

– Надеюсь, вы примете нашу помощь.

Бану с усилием отстранилась от кувшина и подняла на Сагромаха глаза.

– Ага, все приму. И помощь, и коней, и припасы. Не дадите – украду!

Маатхас и его окружение добродушно расхохотались.

– Напугала! – У Маатхаса отлегло от сердца: хвала богам, Бансабира сумела остаться самой собой, и даже в голосе зазвучали прежние интонации. Сильный, насмешливый, с властными нотками – те, что он вспоминал из ночи в ночь долгие месяцы. В душе Сагромаха расцвело.

– Слушай, Хабур, давай откупимся, а? А то от Матери лагерей всего можно ждать, как думаешь? – радостно воскликнул Маатхас.

Один из самых преданных сподвижников тана и его молочный брат Хабур попеременно смотрел на господина и женщину, которую тот поддерживал, и начинал понимать, почему Сагромах рвался сюда с таким упорством. Командир лазурной кавалерии Мантр и командир «воителей неба» Аргат, наблюдая, тоже переглядывались и посмеивались.

– Да не то слово, тан! – округлил глаза Хабур в притворном ужасе.

– Я вот сразу ей, сам, тысячу коней отдам! – добавил Мантр, коренастый и кряжистый, как дерево.

Мужчины продолжали смеяться, и Бансабира теперь тоже. Среди общей радости она различила до боли знакомый и родной смех, совсем рядом. Обернувшись, танша увидела усмехающегося Гистаспа, сползающего на землю по крепостной стене.

– Тану, осторожнее. – Маатхас с сомнением посмотрел на женщину, которая все пила и пила уже из третьего кувшина.

Они остались вдвоем в маленькой комнате, которую в замке занимала Бану.

– Угу, – нечленораздельно отозвалась женщина и продолжила пить. Наконец утерла губы тыльной стороной ладони, тяжело дыша. Живот мгновенно скрутило, Бансабира поморщилась, потерла виски запястьями. До того белыми и прозрачными, что Сагромаху казалось – он видит, как просвечивают кости.

Наблюдая за ней и с трудом сдерживая прорывающееся сочувствие, Маатхас пытался убедить таншу отдохнуть. Ей просто необходимо поспать! Но нет, Мать лагерей опять уперлась как осел и требует прежде всего рассказать новости.

– Как вышло, что вместо Руссы здесь оказались вы?