Копье Вагузи

– Убрали прореху, – Тингали очнулась, с удивлением огляделась. – Совсем убрали. Канва тонкая, слабая, но целенькая. Ей теперь долго расти и развиваться до здорового своего вида. Ларна, можно нам уже идти домой? Круг травы сгинул. И где мой брат, я не понимаю. Страшно мне, больно… Хочу на север поскорее, хочу увидеть деда Сомру. У кого ещё такое спросить можно? Только у него.

– Куда ты собралась днём, непутевая? – вздохнул Ларна. – Сейчас раскинем полог, отдыхай до заката. Тогда и решим, как выбираться отсюда. В целом я соображаю, что север там. Но требуется в точности указать место, где нас ждут и встречают. Это слишком непросто… Впрочем, по тутошней поговорке, пожалуй, вечер утра мудренее.

Ларна зевнул, щелкнул зубами и заторопился добывать из вьюков ткань. Малёк помогал, хмуро озираясь и ужасаясь: за ничтожное время восхода из семи путников осталось четверо. Где прочие, что с ними? Судя по спокойствию Ларны, унывать никак нельзя. Всё обошлось. Понять бы, как? Повторно обмытый и смазанный маслом Хол затих, тоскливо вздыхая. Глаза на стеблях он втянул. А нижние до сих пор нещадно болели, Тингали сидела рядом и капала в них воду, оттянув веко и пытаясь смыть остатки песка. Закончила, улеглась, касаясь рукой панциря. Малёк пристроился с другой стороны, тоже вплотную к выру. Их осталось так мало, что отойти, отодвинуться сделалось невозможно и страшно. Только Ларна мог не бояться или не показывать своего опасения. И это давало надежду.

Вот он, сам, от макушки до пят – северная сказка людей. Усмехается в усы, задаёт корм ящерам и проверяет лапы страфов. Прежде это делал проводник…

Наконец, Ларна завершил работу и улегся, накинув на голову ткань, чтобы солнце не пробиралось под веки и не мешало отдыху.

Клык порой судорожно клокотал и озирался, жалобно пищал, как маленький – звал хозяйку. Не выдержал, в один удар клюва перерубил повод и забрался под полог, вплотную к боку Тингали. Пришлось, перемогая жару, обнимать его шею и гладить, обещая утешение.

Наконец, все заснули.

Глава пятая.

Юта. Столичная жизнь вырьего князя

Серо-узорчатый выр размеров Юты ар-Рафта уже сам по себе заметен издали и привлекает внимание. Герб, нанесенный на хвостовую пластину, люди успели запомнить. Замков не так много, семнадцать. Столько же и гербов, обозначающих не просто семьи, но владельцев земель… Даже среди них Рафты значимы и уважаемы. Негласно их именуют теперь хозяевами севера. Юта знал и сплетни, и настоящее положение дел, для него, как он полагал – невеселое…

Сплавал домой – и что? Прямо в порту, под стенами родного замка, встретили хмурые, изрядно сердитые оружейники. С ними и мастера рудного дела. Всем своим гудящим хором потребовали именоваться князем… Старший любимый брат, хранитель замка, стоял молча и, неловко такое предположить, был вполне доволен: не его люди впрягают в хомут власти. Гата, младший, тот ехидствовал откровенно, шевелил усами и с трудом сдерживал булькающий смех. За что и поплатился. Сидит теперь во дворце, названный ар-клари и обязанный исполнять все дела князя в отсутствие Юты, ловко сбежавшего в Усень. Не навсегда, само собой – но хоть на время, прийти в себя от произошедшего и обдумать внезапно свалившийся на панцирь княжеский титул. Со Шроном обсудить. Если получится – так ещё с Кимом, Ларной, Марницей. Они – люди. Им виднее, как управлять берегом и должно ли выру брать на себя такое дело.

Юта поднимался от порта через зелёный город, радуясь его быстрому очищению от гнили. Ангра, весенний сезон с древний названием, грянет через неделю, а с ним и праздник, первый общий для людей и выров… Он, Юта, не был в Усени всего-то месяц. Но вода не пахнет нечистотами, наслоения со стенок и дна каналов удалены. Деревянные временные настилы накрывают улицы. Раздавленные скорлупки старых лачуг вывозятся, на их месте поднимаются новые дома. Город вырос из негодного гнилого панциря прошлого. И обживает новый – попросторнее и покрасивее.

Несколько раз люди окликали: мастеровые в зелёном городе как-то на редкость мирно настроены к вырам, страха или излишней почтительности не ведают. «Эй, северный ар, пособи!» – кричали они. И просили перебросить тяжёлое бревно через канал или уложить блоки в основание дома. Потому что ему такое дело, при его росте и возможностях – одно усилие клешней и рук. Людям же – полный день тяжёлой работы… Более всего Юту забавляло то, что люди платили за помощь. Всякий раз старший мастер на постройке дома с прямой и чуть грубоватой деловитостью нижнего, рабочего, города, подходил, глядел на уложенные блоки и бревна, кивал. Бормотал нечто вроде: «без правки годно», или «ещё рычагами двигать, за то сбавлю денежку». И, не слушая отговорок, считал медь или серебро. Состоятельность и титул выра, вызванного помогать на стройке, для мастера значили, видимо, совсем уж мало. Главное – размер клешней, сила лап и качество работы.