Копьем, искрами и страстью. Один оборот вокруг солнца

В тишине и одиночестве время шло медленно. Может, и не так медленно, как, скажем, в детстве, но все равно заметно медленнее, чем когда ты занят каким-то делом, в которое ты погружен с головой.

Увы, больную голову Клио было совершенно не во что погрузить, и все, что оставалось делать ей, так это слушать барабанящие по мутному окошку капли дождя и разглядывать комнату.

Первое, что приходило на ум при виде интерьера – скромность. Отнюдь не бедность, ведь здесь не было пусто, но скромность определенно чувствовалась. Все здесь было простым, но аккуратным и добротно сделанным. Обыкновенная деревянная кровать, такой же обыкновенный деревянный стол с двумя табуретками в углу, обыкновенная полочка на стене, на которой стоял обыкновенный глиняный горшок с обыкновенной ромашкой. Сами стены были еще более обыкновенными – бревна, из которых они были сложены, были обиты ровными светлыми досками, между которыми была набита солома для сохранения тепла. Но главное – свет. Единственное окошко выходило на западную сторону, из-за чего лучи солнца, выглядывающего из-за ушедших к горизонту туч, прямо пробивались через мутное стекло. Даже несмотря на то, что окно не было прозрачным, оно все равно давало много света, и в ярких лучах медленно и успокаивающе парила изредка сверкающая пыль.

Что выделялось в этой спокойной обстановке, вызывая некое беспокойство при взгляде, так это стоящие в углу вещи Клио. Большой рюкзак, ножны с мечом и окровавленное копье и щит. Все эти вещи настолько не подходили к окружению, что одновременно и притягивали взгляд, и заставляли отворачиваться, переводить внимание на что-нибудь другое. Вот на ромашку, например. Прекрасный цветок. Белый такой. А в центре желтый.

Но взгляд девушки снова невольно переместился на копье.

“Я их убила”, – подумала она и сглотнула слюну.

Сейчас все, что было чуть ли не только что, казалось таким далеким и ушедшим, что уже и не верилось, что все это было взаправду. Не может же быть такого, что такие ужасы, как изнасилования в старой темной мельнице и убийства, соседствуют с такой спокойной комнатой, ромашкой и успокаивающими солнечными лучами?

Увы, кровь на копье была живым тому подтверждением, как и крики детей за окном. Среди прочих голосов Клио ясно различала бодрый, дерзкий голос Панталеона. Несмотря на то, что он видел, несмотря на ужас, творящийся вокруг, он оставался все таким же веселым, сохранял бодрое расположение духа. Быть может, причиной тому была спокойная комната с ромашкой, которую взрослые выстроили вокруг маленького мальчика, чтобы оградить от кошмарного внешнего мира. Быть может, дело было в его собственной внутренней силе. Кто знает.

“Надеюсь, он мне кепи не испортит”, – улыбнувшись, подумала Клио. Все-таки думать о том, что было здесь, о спокойной, тихой жизни в деревне, было куда приятнее, чем об убийствах, грабежах и насилии. А чтобы не видеть тот якорь, возвращающий рыжеволосую воительницу в темный мир, она легла, уставившись в потолок и подложив руки под голову. За мыслями о том, как они с Никой доберутся, наконец, до Паксиса, как, наконец, разберутся с бандитами, и все, в конце концов, будет хорошо, Клио не заметила, как крепко уснула.

* * *

– Кушать! Ку-шать! Пожалуйста! – Молодой парень в джинсах буквально бросился на колени при виде человека.

После долгого блуждания по лесам, дорогам и равнинам он, наконец, набрел на крохотную деревеньку. Радость его длилась недолго: непохоже, чтобы кто-то его понимал, а когда он объяснялся жестами, от него отмахивались, как от назойливой мухи. Вот сейчас мужчина, одетый в простую льняную одежду, шерстяную шапку и деревянные ботинки, несущий охапку сена, просто махнул рукой и раздраженно сказал:

– Гамимэни ксенус…

Паренек, до сих пор не понимающий, что происходит и куда он вообще попал, готов был уже разреветься. Его все игнорировали, а от голода он готов был взвыть. Странные светло-синие крупные ягоды, которые он нарвал с кустов в небольшой роще не то, что утолили его голод – ему стало хуже. Он чувствовал в своем теле что-то совершенно инородное, некую субстанцию, переполняющую живот и грудь, но при этом все равно оставляющую чувство голода. Дела обстояли хуже некуда.

Законодательство большинства стран разрешает браконьерство или воровство в том случае, если при этом была существенная угроза жизни. Евгений это прекрасно знал и понимал, поэтому решение было очевидным.

“Какие же вы тут все козлы”, – вертелось у него в голове. – “Я бы давно пельменей вынес.”

После этого он, уходя из деревни в сторону дубовой рощи на холме, вспомнил свою жизнь. Вспомнил то, как посылал к чертям бездомных, просивших у него мелочь на еду, вспомнил про то, как советовал им всем найти работу. Опустив взгляд, парень увидел грязные, порванные джинсы и толстовку примерно в таком же состоянии. Осознание того, что он ничуть не лучше этих людей, ударило его, можно сказать, ниже пояса. Тем не менее, чувство голода завладело им куда сильнее, чем какие-либо моральные принципы.