Корабль отплывает в полночь

– Корон говорил правду. «Прорыв» – это пластиковый корабль спасения с Земли. Земля… – он показал на тусклый оранжевый круг, уже почти пропавший из виду, – отравлена ядовитыми выбросами и ядерной войной. Она истратила золото на войну, а пластик – на спасение. Лучше не вспоминать. На «Прорыве» все обезумели. Как и следовало ожидать. Даже без риккетсии Леты, или риксы Стикса, как вы ее называете. Считали, что «Прорыв» – это и есть космос. Корон выкрал меня, чтобы получить мои наркотики, но не убил сразу, потому что хотел узнать правильную дозу.

Спар посмотрел на Бармена.

– Приберись здесь, – велел он. – А потом скорми Корона жевалке.

Альмоди подтянулась от ног Спара к его поясу:

– Есть еще один корабль спасения. «Луноворот». Когда на «Прорыве» все обезумели, моих родителей – и тебя – послали сюда, чтобы выяснить причины и вылечить их. Но мой отец погиб, а ты подхватил риксу Стикса. Моя мать умерла незадолго до того, как меня отдали Корону. Она послала к тебе Кима.

– Мои предки тожжже пришшшли на «Прорыв» ссс «Луноворота», – прошипел Ким. – Прабабушшка. Научччила меня чччиссслам для «Прорыва». Радиуссс от цццентра Луны – две тысссячи пятьсссот миль. Период – шшшесссть часссов. Это короткие сссутки. Лунник – это время, ззза которое Ззземля проххходит череззз сссозззвездие, и всссе оссстальное.

– Видишь, Спар, ты единственный, кто помнит все, не впав в пессимизм, – сказал Док. – Ты должен взять ответственность на себя. Это все твое, Спар.

Спару оставалось только согласиться.

Успеть на цеппелин[161]

В тот год, навещая в Нью-Йорке сына, профессора истории и социологии в муниципальном университете, я испытал нечто очень необычное. В плохие моменты жизни, а я не так уж часто для человека моего возраста их переживаю, я склонен с недоверием относиться к абсолютным границам во времени и в пространстве, являющимся нашей единственной защитой от хаоса, и страшусь, что мой ум – нет, пожалуй, все мое личное существование в любой момент и без всякого предупреждения мощным порывом космического ветра может быть перенесено в совершенно иную точку мира бесчисленных возможностей. Или, скорее, просто в другую вселенную. И чтобы соответствовать ей, моя личность должна будет измениться.

В хорошие моменты, которых все же пока больше, мне кажется, что тот в высшей степени встревоживший меня опыт был всего лишь одним из очень ярких снов наяву, которым пожилые люди становятся особенно подвержены. Обычно это сны о прошлом, где в судьбоносный момент человек делает гораздо более смелый выбор, чем сделал в действительности, или, что важнее, более разумное, благородное и смелое решение принимает весь мир, что в будущем приводит к совершенно не тому результату, что известен нам. По мере того как человек стареет, его все чаще ослепляют лучезарные видения того, «как все могло бы быть».

В подтверждение такой трактовки должен сказать, что встревожившие меня переживания были устроены именно как сон: внезапная вспышка – переход в другую реальность, затем более длительная фаза, в ходе которой я полностью принял изменившийся мир, наслаждался им, желая, несмотря на охватывавшую меня порой неуютную дрожь, вечно купаться в его золотом сиянии, и наконец ужас, о нем я даже не хочу говорить, пока не придет время рассказать подробно.

Однако, повторяю, иногда я искренне верю, что случившееся на Манхэттене в одном всем известном здании было не сном, а реальностью и что мне действительно довелось поплавать по другому рукаву реки времен.

И наконец, я должен обратить ваше внимание на то, что рассказывать эту историю буду, глядя на нее из дня сегодняшнего. Сейчас мне известны многие обстоятельства, о которых я не знал тогда и которые теперь вольно или невольно принимаю в расчет.

Когда это со мной случилось, я пребывал в уверенности, что оно действительно случилось, что было вполне реально, что мгновение следовало за мгновением самым естественным образом. Ничто не вызывало у меня вопросов.

Что до того, почему это случилось со мной и какой именно механизм тут сработал, – что ж, наверное, у каждого человека бывают в жизни редкие моменты очень высокой чувствительности или, точнее сказать, уязвимости, когда его может вынести за пределы реального существования, а потом – по закону, который я называю «законом сохранения реальности», – вернуть обратно.