– Думаешь, я люблю ее? – хмыкнул Кеннит. – Да ты что? Как, по-твоему, я мог ее полюбить? Совершенный, она же не из моей семьи. Мы с ней чужие. Что нас может связать? Воспоминания? Лично мне тут и поделиться-то нечем, потому что я давным-давно доверил хранить их тебе. Мое сердце с тобой, кораблик. И всегда было с тобой. Я люблю тебя, Совершенный. Тебя и только тебя. Кораблик, ведь я же и есть ты. А ты есть я. Вся моя суть заключена в тебе. Заключена и заперта, чтобы остаться навсегда в тайне. Или ты уже кому-то что-нибудь разболтал?
Он очень осторожно задал этот вопрос.
– Ни единого слова! – благоговейно поклялся корабль.
– Хорошо. Очень хорошо. Но мы оба с тобой знаем, что есть лишь один способ похоронить все навеки. Лишь один способ сделать так, чтобы наши тайны никогда не были раскрыты.
Эти слова сопроводило молчание, и Кеннит не стал его нарушать. В его душе постепенно воцарялась спокойная уверенность. Не нужно было ему сомневаться в Совершенном. Его корабль оставался верен ему, и так было всегда. Кеннит задержался на этой мысли, гревшей сердце, и постарался разделить чувство уверенности с Совершенным. В эти мгновения он любил свой корабль совсем как когда-то. Любил, всем существом своим веря: Совершенный непременно поступит так, как будет лучше для него, Кеннита.
Наконец Совершенный устало спросил:
– А как быть с моей командой?
– Возьми их с собой, – негромко предложил Кеннит. – Они служили тебе, как умели, так пусть останутся с тобой навсегда и не узнают разлуки.
Совершенный вздохнул:
– Но им не понравится смерть. Им совсем не хочется умирать.
– Мы с тобой хорошо знаем, что у людей жизнь коротка, а умирание – еще короче. Оно продлится недолго.
На сей раз Совершенный еще дольше что-то обдумывал и сомневался.
– Я… я не знаю, способен ли я по-настоящему умереть, – сказал он наконец. – Прошлый раз я не сумел даже остаться под водой. Дерево, оно же плавает. – Он вновь помолчал. – А еще там, у меня внутри, Брэшен заперт. Знаешь, я кое-что пообещал ему, Кеннит. Однажды я пообещал не убивать его.
Кеннит напряженно свел брови и дал Совершенному ощутить его всесторонние раздумья по этому важному поводу, а потом по-доброму предложил:
– Хочешь, я тебе помогу? Я сделаю так, что ты и слова своего не нарушишь и вообще ни в чем не будешь виноват.
Тогда в конце концов носовое изваяние повернуло к Кенниту громадную голову. Казалось, он рассматривал его слепыми, изрубленными глазницами. Пират же вглядывался в черты, которые так хорошо знал. Всклокоченные волосы, высокий благородный лоб, прямой нос, волевые губы, косматая борода. Совершенный, его Совершенный, лучший из кораблей! Нежность, подобная боли, грозила разорвать сердце, а глаза наполнились слезами, которые он один из двоих был способен пролить.
– Ты сможешь? – тихо попросил Совершенный.
– Смогу. Конечно смогу, – утешил его Кеннит.
Потом Кеннит покинул его палубу, и сделалось тихо. Тишина распространялась, захватывая всю вселенную. Вообще-то мир был полон звуков. Внутри запертых трюмов взволнованно кричали и переговаривались люди, поодаль, удаляясь, трубили морские змеи, постепенно поднимался ветер; вот шлепнулся в воду обрубленный буксирный конец, и, разгораясь, начало потрескивать пламя. Порыв ветра развернул Совершенного. Движение получилось удивительно свободным. Ничья рука на штурвале не сдерживала его бег, лишь поднимавшийся шторм наполнял побитые змеиным ядом паруса. Вот огонь с внезапным шумом устремился вверх по снастям, и Совершенного обдало жаром. Пламя лазило куда проворней любого матроса. Оно выбрасывало длинные языки, пожирая плотную ткань, облизывая дерево.
Ему понадобится время, чтобы распространиться как следует. Все знают, как медленно разгорается диводрево. Но уж если оно заполыхает как следует, потушить его становится почти невозможно. Обычное дерево, из которого состоят надстройки и мачты, сгорит быстро, а за ним – рано или поздно – займется и диводрево. Совершенный умел терпеливо ждать. Он подождет.
Его отвлекала только команда, упорно ломившаяся наружу из запертых трюмов. Конечно, люди поняли, что он дрейфует. А может, уже почувствовали и дым.