Кораблекрушение у острова Надежды

— Умер, — произнес подошедший Фома. — Чем мучиться, как он, лучше смерть. Упокой, господи, его душу!

Фома слыл среди мореходов лекарем, и они прислушивались к его словам.

Степан Гурьев поцеловал своего друга и заплакал.

Мертвое тело положили на лавке головой к иконе, и Фома Мясной долго читал молитвы над усопшим.

В ту ночь мало кто спал. Мореходы прислушивались к завываниям ветра, разгулявшегося на море. Ветер с силой ударял в бревенчатые стены. Изба вздрагивала. Иногда он задувал в трубу, и тогда из печи вырывался дым и сноп искр.

Ночь показалась мореходам бесконечной. Каждый думал, что Дементия Денежкина наказал бог. Только за что?! Денежкин был хорошим товарищем и добрым человеком.

Десять дней бушевала пурга. Мореходы выходили из дома только по крайней нужде. Каждый раз приходилось отгребать снег от дверей. Морозный ветер обжигал дыхание, сбивал с ног, пронизывал сквозь теплые меховые одежды.

Во время пурги умер Никандр Мясной. Цинга поборола его ослабленное болезнями тело.

Перед смертью он окликнул брата:

— Умру скоро, ночью видение было… Плохо в пургу умирать. — Он прислушался к завываниям ветра за окном. — Дьяволы играют, плохо будет душе… Кабы тихо было, можно окно открыть, воздуху больше, — с тоской произнес он чуть слышно. — Слышь, Фома, завещаю тебе сто рублей по монастырям раздать, возьми те, что агличане дали. Многогрешен, пусть попы замаливают… Деток, жену не забудь, ежели что, прокляну на том свете страшным заклятьем, прокляну.

— Авось выдюжишь. Длинные ноги у зимы, ан и она кончается, — ответил Фома, — вместе еще промышлять будем. — Он сказал это только для успокоения брата.

На Никандра страшно было смотреть. Лицо серое, опухшее, зубы вывалились, десны и губы кровоточили, волосы почти все вылезли.

«Хорошо, что себя не видит», — подумал Фома.

Братья помолчали. Никандр дышал натужно, со свистом, высоко вздымая грудь. Новый порыв ветра потряс избу.

— Помолись, брат, — сказал Фома, — попроси господа смилостивиться.

— Никто мне не поможет. Я… — Никандр вздохнул и снова замолк, уставившись глазами в потолок. — Ветерок душистый веет, вокруг шиповник благоухает… — были его последние слова.

Через час он умер.

Пурга окончилась как-то сразу. Будто смерть Никандра Мясного успокоила буйные силы природы.

Однажды утром несколько человек вылезли через волоковое, чердачное окно наружу, чтобы отбросить снег от дверей избы, и удивились: небо было светлое, совсем не такое, как десять дней назад. На востоке у самого горизонта розовела неширокая полоса.

— Скоро выйдет солнце, ребята! — закричал Митрий Зюзя. — Зови всех… Солнце, солнце!

На высокий сугроб, наметенный пургой почти вровень с крышей, выползли все зимовщики, и здоровые и больные. Снег был твердый и не проваливался под ногами.

— Солнце, солнце! — повторяли радостно люди.

Для всех зимовщиков солнце было живым существом, великим богом, несущим освобождение и жизнь. Даже больные воспряли духом. Несмотря на сильный мороз, никто не уходил в избу. В полдень вспыхнула красная точка, из-за горизонта медленно выползла бесформенная оранжево-красная половина солнца.

Мореходы дружно закричали, кинули вверх шапки. Некоторые стали на колени и благодарили бога, а другие плакали.

Недолго пробыло солнце над горизонтом. Озарив красноватым светом снег, льды, избу и стоявшую у дома кучку будто сошедших с ума людей, солнце снова ушло за бескрайние льды.

— Раз солнца дождались, будем живы, — сказал Степан Гурьев, посмотрев на своих товарищей.

Так думали все зимовщики. Доброе божество солнце должно спасти от напастей и вылечить болезни. Многое они вынесли за долгую зиму.

Похудели, обросли волосами, перепачкались копотью.

Изменилось и все вокруг. У самого берега возникли мощные гряды наторошенного молодого льда высотой в десять саженей. За торосами чернела приливная трещина. От берега моря в глубь острова шли белые пологие холмы, словно огромные застывшие волны. Изба, заваленная со всех сторон снегом.

— Белым-бело, глазу остановиться не на чем, — сказал Ивашка Рябов. — Смотри-ка, и коча среди снега не сыщешь.

Лето было не за горами. Солнышко скоро растопит снег. Сильный ветер отнесет морские льды на север, и мореходы поднимут паруса на своем коче.

Глава тридцать вторая

НА НЕБЕ БОГ, НА ЗЕМЛЕ ЦАРЬ, А НА МОРЕ КОРМЩИК

На Афанасия Афонского[17] коч «Аника и Семен» был загружен и готов к плаванию. Из взятого на острове промысла погрузили только самое ценное: клыки моржей и шкуры песцов. Ворвань, шкуры моржей и медведей остались на складе. Для своего пропитания мореходы взяли сушеное и соленое мясо и рыбу. Хлеба не было, его давно съели, еще во время зимовки. Взяли немного дров, наготовленных из сухого плавника.

Море было чистое. Ни на востоке, ни на севере льдов мореходы не заметили.