Кораблекрушение у острова Надежды

На следующий день, ранним утром, мимо дома Битяговского прошли стрельцы, и конные и пешие. Пешая сотня сидела на телегах. Во главе отряда на вороном жеребце ехал седобородый воевода Семен Нагой.

Дьяк вышел на крыльцо и смотрел вслед уходящему стрелецкому войску, пока не осела дорожная пыль, поднятая лошадиными копытами и колесами телег.

К обеду он позвал своего сына Данилу и племянника Никиту Качалова с шурином Оськой Волоховым. Данила и Никита были жильцами во дворе и состояли телохранителями царевича. Беседу дьяк Битяговский повел издалека. Он рассказал про возведение в сан патриарха святейшего Иова, чему был свидетелем.

— Старейший патриарх восточного православия благословил Иова как сопрестольника великих отцов христианства и, возложив на него руку, прочел короткую молитву. Новопреставленный московский патриарх имел на главе митру с крестом и короною, священнодействовал вместе с византийским, — сладким голосом говорил дьяк, — а когда, отпев литургию, разоблачился, государь царь Федор Иванович собственной рукой возложил на него драгоценный крест с животворящим древом, бархатную зеленую мантию, с полосами, низанными жемчугом, и белый клобук со знамением креста. Царь Федор Иванович подал ему жезл святого Петра и велел именоваться патриархом всех земель северных… Каков велик наш государь Федор Иванович?!

Потом разговор пошел напрямую. Царский дьяк объяснил, что надо сделать. Он надеялся на родственные узы, связывающие всех четверых. Родство было во многих делах решающей силой. Для убийства решили выбрать субботнее время. В субботу обедали раньше, а кто мог, напивался хмельным. Плотно пообедав, русский человек ложился отдыхать. На субботу родня Битяговского возлагала самые жаркие упования. И еще было одно немаловажное обстоятельство. Царевич обедал раньше взрослых, с мамкой и кормилицей, и его после обеда отпускали погулять во дворе. На прогулку царевича сопровождала кормилица Орина Тучкова. Вот это глухое время и выбрали заговорщики.

— Мне его отдайте, — петушился долговязый Оська Волохов, хлебнув лишнюю чарку. — У моей матки руки в синяках, все из-за этого змееныша. Все ему не так и не так. Царица Марья — злющая баба, глаза готова за свое дитя выдрать, она ущипнет мать за руку и выкручивает мясо.

— Главное, ежели что, — учил дьяк, — кричите: царевич-де в падучей болезни сам на нож набрушился… А в ином не признавайтесь.

Расходясь по домам, родичи поклялись святому кресту крепко держать все в тайне и друг друга не выдавать. Обнялись, перецеловались.

— А уж царь-государь не забудет нашей верной службы, — говорил дьяк Битяговский, стараясь придать своему зверскому лицу ласковое выражение, — меня в думные дьяки поставит и вас, молодцы, в стольники.

Уход стрельцов из Углича опечалил Михайлу Нагого. Он утешался только тем, что стрельцы направлены в Серпухов. Значит, думал он, татары двинулись на Русь и скоро подойдут к Оке. Из Москвы от верных людей вести приходили в Углич почти каждый день. Михайла Нагой знал, что главные русские войска стоят в Новгороде Великом, против шведского короля Юхана. В угличском дворце все было готово. По первому знаку из Москвы семейство Нагих с царевичем Дмитрием и царицей на четырех колымагах выедут в Сергиеву лавру, а потом, ежели захочет бог, и в Москву.

Дни стояли погожие, жаркие. Яблони в садах отцветали, осыпались, покрывая землю белыми лепестками. В огородах сажали рассаду капусты и готовили грядки под прочие овощи.

Утром в субботу 15 мая небо нахмурилось, накрапывал дождь.

Царевич Дмитрий проснулся нерадостный. Он капризничал, не хотел вставать и идти в церковь. Постельница Марья Колобова, ласково уговаривая, напялила на него кафтанчик с высоким воротничком, обула в козловые красные сапожки.

После Евангелия у старцев Кириллова монастыря царевич, как всегда, первый вышел на паперть и стал раздавать нищим милостыню.

Во дворе у церкви встретились дьяк Михайла Битяговский и Михайла Нагой.

— Почему на стенах дозорных нет?

— Не знаю, стрельцы по царскому указу ушли.

— Ты царский дьяк, должен мне деньги на сторожей дать.

— Запрошу Москву, тогда.

— Ежели что взять, так ты сразу хапнешь, а ежели дать, так и нет тебя. Два дня даю тебе сроку.

— Уж как будет.

Царевичев дядя был под хмельком. Он махнул рукой и поспешил в посад к веселой вдове на обед.

Царица Марья повела царевича Дмитрия наверх, во дворец. Последнее время, а особенно после приезда дьяка Битяговского в Углич, Марья Федоровна сделалась вдвойне осторожной и не спускала глаз со своего сына. Она не расставалась с ним ни днем, ни ночью, кормила его из собственных рук. Тайные доброжелатели из Москвы не раз предупреждали ее об опасности.

Время наступало обеденное. Слуги накрывали большой дубовый стол во дворце, носили наверх хлеб и холодные кушанья.

Царевич попросил квасу, а когда его принесли, неожиданно расплакался и долго не мог успокоиться.

— Перестань, Митенька, не плачь, глазки испортишь, — уговаривала мать. — Испей кваску сладенького, медового.

Царевич выпил квасу и снова захныкал.