Корабли Мериора

Древние письмена, начертанные в кругах, переливались серебристо-голубым светом. Проехав сквозь их холодное пламя, повозка остановилась в чаше. Пони тяжело дышал и испуганно фыркал, громко стуча копытами по осколкам мозаичных плиток. Ему хотелось высвободиться из упряжи.

Асандир погладил конька по взмыленной спине — единственное, чем он мог помочь взбудораженному животному. Сознание мага было обращено к потоку силы, несущейся сквозь средоточие. Биение ветви усилилось, о чем свидетельствовали белые вспышки. Вскоре они заискрились, предвещая скорый восход. Наступил самый ответственный момент, когда малейшая оплошность (даже излишне громкий шаг) могла исказить узор линий и выплеснуть силу из русла. Асандир торопился. Он миновал два внутренних круга и поставил повозку над расщелиной, в которой сходились все вторичные ветви и силовые линии.

— Я готов,- произнес маг и замер.

Теперь вся пробужденная им сила переходила под надзор его бестелесного собрата. Асандир ни о чем не думал и ничего не ощущал. Единственной нитью, связывающей его с телом, оставалась рука, застывшая на гриве пони. Тысячелетия опыта довели его самообладание и волю до высочайшего совершенства. Внимание Асандира было направлено только на охранительные заклинания, уберегающие Халирона от превратностей магического перемещения.

Неистовство силы безошибочно подсказало Асандиру: солнце взошло.

Поток нарастал, сопровождаемый оглушительным звоном. Круги и нити вспыхнули и тут же потускнели. Они не исчезли; просто Люэйн своим мастерством направил безудержный танец силы туда, куда требовалось Асандиру. В отличие от дикой лошади, магическая сила даже не почувствовала, что на нее набросили узду, и послушно понеслась в нужном направлении.

В зале загремело так, словно в гости к городскому правителю явилась сама гроза. Вслед за тем свой нежданный визит нанес ураганный ветер. Он помог обрывкам шпалер упасть вниз и слиться с хаосом пиршественного зала. Все уцелевшие оконные стекла, графины и бокалы превратились в радужный песок, усеявший пол зала и землю вокруг дворца.

Первозданной силе, питающей все живое, хватило одного мгновения, чтобы вдоволь нагоститься в особняке джелотского мэра… Ветер стих; все поднятые в воздух обломки либо разлетелись по щелям и трещинам, либо послушно вернулись на пол. Кольца, окаймлявшие средоточие ветви, постепенно тускнели, пока совсем не погасли. Асандир, пони и повозка с лежащим в ней Халироном переместились далеко на юг, в пески Санпашира. Об их недолгом пребывании в доме свидетельствовали лишь горстки дымящейся пыли да кучка свежего конского навоза.

Обычно маги Содружества старались не оставлять следов. Однако бестелесному Люэйну было не по силам убрать с мраморных ступеней выбоины от конских копыт и борозды, прочерченные колесами повозки. Убирать навоз он просто не захотел. Люэйн покинул дворец, обдав прощальным холодком перепуганных слуг и истошно вопящих хозяев.

Никто не терзался поисками причины. Даже последнему дураку было ясно, что ученик Халирона снова явился в Джелот, дабы нагнать на жителей еще больше страху своей магией.

Спешно поднятые с постели, во дворец прибывали первые лица города. Почесывая всклокоченные затылки (вельможам не дали времени одеться и привести себя в порядок), они разглядывали новые разрушения. Все сходились во мнении, что главного злоумышленника и его пособников нужно немедленно заковать в цепи, судить и сжечь у столба. Дело оставалось за малым — поймать преступников.

Если в самом зале установилась гробовая тишина, за его стенами было более чем шумно. Мэру Джелота оставалось лишь потрясать кулаками и изрыгать проклятия. Получалось, что дерзкий маг мог появляться в городе, когда ему заблагорассудится, и столь же беспрепятственно исчезать.

Наваждение

Пробуждение Дакара было поздним. На месте костра высилась горка серой золы. Асандир увез Халирона еще затемно, о чем сообщала записка на клочке пергамента. Своего черного коня маг оставил, и тот беспокойно вышагивал вокруг дерева, к которому был привязан за недоуздок. Настроение Безумного Пророка ничуть не улучшилось; он не выспался и чувствовал себя разбитым. Скрасить его горестное положение могла только еда. Кряхтя, Дакар выбрался из-под одеяла и двинулся к мешку с припасами.

Аритон с влажными после купания в ручье волосами склонился над седельной сумкой Асандира. Он задумчиво вертел в руках массивную золотую монету. Забота Асандира и ночной сон полностью вернули Аритону силы и ясность мышления, и для Безумного Пророка он выглядел сейчас как живой укор. Фаленит держался приветливо, словно так и не вылез из обличья ученика Халирона.