Корабли Мериора

— Узника освободят сразу после того, как мы убедимся, что вы сдержали слово. Но я не потерплю дерзкого поведения в своем собственном доме, особенно в присутствии моей дорогой супруги и ее уважаемых гостей. Извольте соблюдать установленные у нас правила приличия. По нашим законам клятвопреступник может быть казнен.

Правитель согнул палец правой руки. И сейчас же из-за позолоченных колонн выступили гвардейцы с алебардами. Вскоре к ним присоединились стражники, появившиеся из боковых дверей и со стороны вестибюля. Медлир увидел, что его со всех сторон окружает зловещий блеск стали. Он не утратил невозмутимости и продолжал следить за учителем, только руки его комкали и скручивали в узел веревки от чехла лиранты.

Халирон не стал тратить голос на бессмысленный спор. Он повернулся, сверкнув созвездием топазов, затем поставил ногу на перекладину стула с раздражающе мягким сиденьем и поудобнее взял лиранту. Едва ли эта чванливая публика знала, что он держит в руках последнюю паравианскую лиранту. Впрочем, для них вполне сгодилась бы и та, чьи звуки они с Медлиром слышали по дороге сюда.

Халирон взял пробный аккорд. Инструмент был настроен безупречно, и сейчас, вопреки своей любви к некоторой театральности, старик не стал подкручивать колки. Он приглушил ладонью струны и тряхнул головой.

Из-под пальцев стремительно полилась мелодия. Веселая, бесшабашная, она была музыкой таверны, одинаково пригодной для пьяного застолья и незатейливых танцев. Пресытившиеся гости встрепенулись и с удивлением повернули к Халирону осоловевшие лица. Трудно сказать, какой музыки они ждали от магистра, но то, что он сейчас играл, никак не вязалось с его недавними словами. Это было так же странно, как удар разгневанного человека, нанесенный… пером канарейки.

А Халирон все сильнее овладевал вниманием знатной публики. Вскоре гости уже не задумывались, почему он выбрал именно такую мелодию. Наверное, понял, что спорить с мэром глупо и опасно, вот и решил загладить свои дерзкие слова. Искрометные аккорды расшевелили едва ли не всех присутствующих, и джелотская знать, улыбаясь и оставив спесь, притопывала в такт музыке.

Медлиру в бока упирались древки двух алебард, но не это угнетало его. Веселые аккорды разрывали ему душу. Медлир закрыл глаза, чтобы не видеть происходящего, и старался не думать о скорой развязке. Халирон играл вступление к балладе, специально сочиненной им для сегодняшнего празднества. Сколько Медлир ни просил, старик так и не исполнил ему эту балладу.

Звуки, точно стайки юрких ласточек, уносились под своды зала. Кто-то из гостей усердно «помогал» менестрелю, хлопая в ладоши. Мэр глуповато улыбался. Даже его капризная жена осклабилась и уронила веер в тарелку с недоеденным тортом. Еще немного, и гости повскакивали бы с мест и принялись танцевать. Однако Халирон лишил их этого удовольствия. Он вновь тряхнул головой и запел.

Плененный Медлир ожидал услышать что-нибудь едкое и злое, а услышал… бессмысленный набор слов, связываемых лишь рифмой и ритмом мелодии. Лиранта помогала мастерски соединять гласные и согласные звуки, и они вспыхивали, будто самоцветы на богатой шпалере. Гости сочли это продолжением развлечения. Именитые дамы, сдавленные тугими корсажами своих душных нарядов, раскачивались из стороны в сторону, точно подружки завсегдатаев таверны. Их мужья гикали, стучали каблуками и прихлопывали в ладоши. Веселье передалось даже гвардейцам, и некоторые из них ударяли древками алебард по полу.

Перемена наступила незаметно. Только Медлир сумел уловить момент, когда слова баллады вдруг обрели смысл; первые три строчки гости пропустили мимо ушей, продолжая качаться и хлопать. Потом им вдруг показалось, что они слышат ехидные и язвительные словечки. Халирон успел пропеть еще несколько строк, пока гости сообразили, что им ничего не почудилось, а к обидным словечкам добавились знакомые имена. Халирон не просто перечислял самые громкие и скандальные сплетни последних шести месяцев. Он с убийственной точностью связывал одни события с другими, беспощадно выдавая альковные тайны и тайны городских властей, грязные помыслы и не менее грязные делишки. Благочестие джелотской знати и законопослушание отцов города летели прочь, как сорванные карнавальные маски. Произвол, подкуп, похоть — вот что правило Джелотом.

Бездумное веселье прекратилось. Мужья с ненавистью глядели на своих неверных жен, готовые вцепиться в глотку лучшим друзьям, наставившим им рога. Многие в немом изумлении взирали на осмеянных соседей и, казалось, с ужасом ждали, что следующей мишенью Халирона могут стать они сами. Председатель городского совета, известный своим мздоимством и постоянными супружескими изменами, успевшими войти в поговорку, ерзал так, словно голым сидел на раскаленных углях. Ни у кого не хватало сил помешать Халирону, и он продолжал с отменным сарказмом живописать джелотские нравы. Пожалуй, не осталось ни одного знатного семейства, которое не затронула бы беспощадная сатира магистра Халирона.