Кордон «Ромашкино»

– … и будут черные руины на обезжизненной Земле! Почему черные? И будут мрачные… Нет, все-таки черные. Мрак – дело поправимое. А космическая чернота – дрянь полная. «Обезжизненной»… М-м-м-м… Э-э-э-э… Расплывчато. Не бьет в точку.

– И очень похоже на «обезжиренной», – съехидничала Катя.

– Во!

И лягут черные руиныНа окровавленной Земле!

Достаточно сильно сказано, юная дева?

– Убойно! Это ты о чем? – с подозрением спросила Катя.

Уж слишком ее опасения совпадали со стихами.

– Стих придумал. Буду им богатырей пугать.

– И все?

– А на что еще годен этот стих?

– Во-первых, сколько раз тебе повторять: не стих, а сти-хо-тво-рение. Соловей, это же поэтическая азбука!

Когда разговор шел о стихосложении, вся смысловая начинка, все эти «черные руины» и «обезжизненные Земли» мгновенно уходили на задний план. Все-таки Катя очень любила коровье молоко!

– Стих – это единица ритмически организованной речи, строка в стихотворении. А стихотворение – стихотворное, то есть состоящее из стихов, творение. Произведение! Ну, понял наконец?

– Ага! – кивнул Разбойник. Его мозги все еще плавали в поэтическом сиропе. – Так как тебе мой СТИХ?!

– Р-р-р, – зарычала Катя. Потом, всмотревшись в подернутые дымкой глаза, поняла, что пока она не выскажет свое мнение, говорить о деле с Соловьем бесполезно. – Гениально! Ты – лучший! Ты – супер! Ты – самый великий поэт всех времен и народов! Пушкин отдыхает. Лермонтов громко рыдает в чужую жилетку. Шекспир, Байрон, Данте, Маяковский и иже с ними – просто дети по сравнению с тобой. Ты удовлетворен?

Соловей умудрился покраснеть!

Воистину, лесть – великая сила. Она может пробить насквозь и разум, и здравый смысл даже самого обычного, умеющего находить рифму и выстраивать ритм, дядьки. Посудите сами, разве легко после таких дифирамбов сказать себе великому: «Ну нет, это не про меня!»

– Катюша, с чем пожаловала? – Мозги Соловья почти сфокусировались на насущном, почти выгребли из розового тумана и обрели твердь.

– Скажи, ты когда-нибудь применял свой свист в разрушительных целях в нашем, несказочном мире?

– На ваш мир у меня нет лицензии.

– А не получится ли так, что кроме бетонного недостроя рухнет что-нибудь еще?

– Не исключено. Я, если в раж вхожу, плохо себя контролирую.

– В смысле?..

– Остановиться тяжело. Это вы говорите «свист», но на самом деле у меня песня! Какие обертоны! Какая громкость! Попробуй какого-нибудь тенора оборвать на самой высокой ноте. Думаешь, он спасибо скажет? Вот и со мной та же самая история. Я хоть и разбойник, но не попугай какой-нибудь, не павлин безголосый. Я со-ло-вей! Думаешь, люди именами просто так разбрасываются?

– Как раз не думаю. Может, стоит попробовать заранее? С минимальным воздействием. На чем-нибудь крошечном. Без разрушения. Просто свистнешь коротенечко, и мы понаблюдаем, произойдет что-нибудь опасное или не произойдет.

– Запросто.

– А где?

– В коровнике. Подойдет для эксперимента?

– Вполне, – согласилась Катя. А что оставалось делать? Не в доме же свистеть. – Я согласна. Только давай по-честному. Если скажу стоп, значит стоп. Незамедлительно!

– Это ты с разбойником решила честный договор заключить, да? – ухмыльнулся Соловей, но, увидев выражение Катиного лица, пошел на попятную. – Ну, не дуйся, радость моя. Лопнешь. Конечно, все по-честному.

– Тогда идем. «Не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня», – процитировала Катя.

– С удовольствием!

На улице, по дороге к коровнику, она вернулась к литературной теме:

– О стихотворении хочу спросить. Зачем ты решил богатырей пугать?

– Это же элементарно! Настоящий богатырь должен силу иметь. И не только в мышцах. Воля, выдержка – это обязательно. А еще ему ни в коем случае нельзя бояться собственного воображения. Иначе какой это богатырь? Вот тут был у нас один… так называемый великан. Заметь, не человек, обученный быть богатырем, а таковой по праву рождения – потомственный, генетический великан. Правда, малец еще. Школьник.

– И что?

Вопрос был задан не для поддержания разговора. Дело в том, что в Катиной жизни тоже встречался неординарный великан. Скорее всего, они с Соловьем говорили об одном и том же лице.