Корея сражается

Однажды поздней осенью, когда плоды сладкого картофеля уже почти созрели, на тропинке, ведущей к шалашу, показалось двое людей. Отец побледнел и выронил из рук самодельный каменный топорик, которым он рубил сучья для кана. Мать, тихо охнув, обняла прижавшихся к ней девочек и испуганно следила за тем, как приближаются чужие люди.

— Анльен-хасимника? Спокойно ли вы поживаете? — приветливо поздоровались пришельцы.

Они уселись на траве и стали говорить о том, что в лесу этим летом много грибов и ягод.

Один из них взял за руку маленькую Син Нэ:

— Ей три года? Невеста для моего сына. Ему скоро пять. Красивая будет невеста!

Потом он вынул из кармана толстую рисовую лепешку и поделил ее поровну между детьми. И мать Кима почувствовала, как уходит недоверие к этим простым, приветливым людям.

Поборов робость, отец пригласил гостей отведать сушеной плотвы. Старшая сестренка Кима принесла деревянную, вырезанную отцом тарелку, наполненную сладкими ягодами шелковицы, которые сегодня утром нарвал Ким, и тыквенную бутыль с ледяной водой из горного ручья. Гости отведали угощения и, в свою очередь, развязали заплечные мешки с дорожными припасами. Ким с удивлением и восторгом глядел на невиданные яства. Тут были куски вареной свинины с розоватым сладким жиром, коробочки с белым рисом, приправленным какими-то необыкновенно вкусными красными корешками и маленькими жареными рыбками, пышные кукурузные лепешки и желтые мучнистые колбаски из виноградного сока, которые просто таяли во рту.

Отец не расспрашивал нежданных гостей, зачем они забрались так далеко в горы: ведь очень невежливо задавать подобные вопросы гостям. Но когда закончился ужин и глаза ребятишек стали слипаться, гости закурили с отцом лесной табак, сделанный из листьев дикой вишни и сухого мха, и заговорили о деле.

— Разве тебе нравится такая жизнь? — спросили они отца и показали на Кима: — Ведь ему пора учиться…

— Мой отец и дед были неграмотными, — осторожно отвечал отец Кима. — В лесу надо уметь читать только следы медведя и голос дикого волка.

— Почему бы тебе не спуститься в равнину? — спросил один из гостей.

Отец покачал головой:

— Я не хочу попасть в тюрьму. Мои дети обойдутся без рисовых лепешек, пока на огненном поле растет когуми.

Гости переглянулись. Потом один из них спросил:

— Когда ты в последний раз спускался в равнину?

— Это было в прошлом году, в июле, — сказал отец. — Сын заболел, и я хотел купить для него немного черной сои, чтобы мочить в ней картофельные клубни. Я поменял корзину лесных ягод на кувшинчик сои, но меня встретил полицейский и спросил, где я живу. Когда я замялся, он ударил меня палкой и разбил кувшин с соей на моей голове. Я еле ушел ел его цепких рук. — Отец помолчал. — Мы решили теперь обходиться без сои. В горах растет много дикого чесноку…

— А ты знаешь, что теперь в Корее нет больше японских полицейских? — спросил молодой черноглазый гость и встал во весь рост. — Их выгнала отсюда русская армия, и в дома бедняков пришло счастье…

И второй гость, седобородый человек, добавил, улыбаясь:

— Ты каждый вечер видишь, как падает солнце, но ты не заметил, как оно взошло над Кореей…

Киму сразу расхотелось спать. Он, свернувшись клубочком в траве, старался не пропустить ни одного слова. Отел обычно такой молчаливый, сейчас задавал вопрос за вопросом, и гости отвечали обстоятельно и подробно.

Потом отец встал, позвал мать, и вдвоем они ушли к маленькому горному ручью. Никто не пошел за ними следом.

Каждый понимал, что в этот вечер решается что-то очень важное. Они вернулись не скоро, и на губах у матери блуждала несмелая улыбка.

— Я сказал ей, что там, внизу, таким, как мы, дают дома и работу и учат наших детей, — сказал отец, обращаясь к седобородому гостю. — Может быть, я ошибся и неправильно понял твои слова?

— Ты правильно понял их, — ответил старик. — Если люди огненных полей захотят стать крестьянами, в деревнях их ждут дома и семена для первого посева и государственная ссуда, чтобы обзавестись хозяйством. Если они захотят стать рабочими, они на бесплатных курсах могут обучиться любому ремеслу, и им тоже дадут дом, и продукты, и деньги…

Мать Кима молчала, ибо, по корейским обычаям, женщина не должна говорить, когда речь ведут мужчины. Но видно было, что ей хочется спросить что-то, и старый гость, поймав в ее глазах молчаливый вопрос, сказал ласково:

— В новой Корее женщина и мужчина равны. Что ты хочешь спросить, дочь моя?

И мать Кима впервые в жизни села, как равная с равными, рядом с мужчинами у костра и говорила с ними очень долго. Потом молодой гость вынул из дорожного мешка старинный корейский инструмент гаягым и заиграл песню о Ким Ир Сене. Звонко пели струны, и мать, не зная слов, повторяла нежную мелодию.

Ким восхищенно смотрел на мать, на ее порозовевшее в отблесках костра лицо. Ведь в первый раз в жизни он услышал, как она поет!

Всю ночь гости и хозяева просидели у костра, а когда над горой Четырех Драконов встал желтый рассвет, старик сказал:

— Сейчас мы пойдем вниз и к полудню пришлем за вами вола, чтобы он вывез ваши пожитки…

Тогда отец засмеялся: