Коридоры власти

Отчаянное веселье погасло в лице Сэммикинса. Несколько тише и вежливее прежнего он сказал:

- Очень сожалею, если не вовремя. - И вдруг глаза у него снова вспыхнули: - "Предать"? Мне это слово не нравится.

- Вот как? - безо всякого выражения спросил Роджер.

- Ты лучше посмотри на себя! Сам-то ты кого предаешь?

- Может, ты мне скажешь?

- Неумышленно, конечно. Это я понимаю. Но куда ты хочешь завести нашу проклятую страну? Конечно, у тебя свои соображения, - у кого их нет? За большими дядями нам не угнаться, ясное дело. Но надо ж, чтоб и мы могли хоть кого-то разнести в клочья. Хоть себя на худой конец... А то нас будет шантажировать всякий, кому не лень. Нас скинут со счета окончательно!

Роджер медленно поднял голову, но не сказал ни слова.

- Ты не прав, - орал Сэммикинс, - говорят тебе, не прав! Все это проще простого. Война - это всегда просто. А ты чего-то умничаешь. Твое дело думать об одном - чтобы нас не скинули со счета. Жаль, что у тебя не было под рукой кого-нибудь вроде меня, я-то не умничаю, я бы тебя вовремя одернул! А вот ты умничаешь. Твое дело смотреть, чтобы нас не скидывали со счета...

- Ты, кажется, воображаешь, что ты единственный патриот на всю страну? - хрипло, с угрозой сказал Роджер. Все испытания этого дня он выдержал с честью, но сейчас, потрясенный, растерянный, вдруг пришел в ярость. И не потому, что отступничество Сэммикинса что-то серьезно меняло. Сэммикинс принадлежал к числу "оголтелых", на него давным-давно махнули рукой, как на человека безответственного, для которого политика - забава. Если бы он подал голос против своего зятя, то это лишь вызвало бы заметку в рубрике "Слухи" - не более того. Не политическое, отступничество так больно задело Роджера, а измена - измена близкого человека, к которому он питал теплые, отеческие чувства. И еще пьяное бессвязное объяснение этой измены. С самого начала Роджера мучило сожаление, даже чувство вины, естественное в человеке, которому постоянно приходится принимать серьезные решения и который не может при этом руководствоваться общепринятыми истинами. Роджеру же, который так тосковал по былому величию, было особенно грустно думать о том ушедшем времени, когда, приумножая могущество своей страны, ты тем самым ограждал ее от всяких опасностей. Он и думал-то об этом такими старомодными словами. Чего бы он не дал, только бы родиться в те времена, когда, повинуясь рассудку, не приходилось идти наперекор душевным устремлениям!

- От тебя только и требуется - не зевать и помнить азбучные истины, кричал Сэммикинс.

Роджер поднялся. Он казался огромным.

- А другим не надо помнить об азбучных истинах?

- Они решают все дело, - сказал Сэммикинс.

- Значит, по-твоему, наша судьба заботит тебя одного?

- Надеюсь, что и вас она заботит.

Голос Сэммикинса прозвучал уже не так уверенно и громко. Теперь крикнул Роджер:

- Убирайся вон!

Он показал такие чудеса выдержки, что теперь эта прорвавшаяся наружу ярость поразила нас, и даже не так поразила, как испугала. Хриплый бешеный крик оглушил нас. Роджер, нагнув голову, медленно двинулся на Сэммикинса.

Я тоже встал, не зная, как предотвратить драку. Сэммикинс был рослый и крепкий, но Роджер был тяжелее килограммов на тридцать и куда сильнее его. Неуклюже, по-медвежьи, он сгреб Сэммикинса и отшвырнул его. Сэммикинс отлетел к стене и медленно сполз на пол, как пальто, соскользнувшее с вешалки. Минуту-другую он сидел, свесив голову, как будто забыл, где он и кто его окружает. Потом с легкостью гимнаста одним прыжком вскочил на ноги и встал прямо, почти не шатаясь, вытаращив глаза. Кэро бросилась между ним и Роджером. Она повисла на руке брата.

- Ради бога, уходи!

- Ты хочешь, чтобы я ушел? - спросил он тоном оскорбленного достоинства.

- Ты должен уйти.

Высоко подняв голову, Сэммикинс пошел к двери. На пороге он задержался и громко сказал сестре:

- Думаю, что нам надо будет увидеться...

- Вон из моего дома! - загремел Роджер.

Кэро не ответила брату. Она подошла к Роджеру; стоя плечом к плечу, как дружная супружеская чета, они прислушивались к затихающим на лестнице неверным шагам Сэммикинса.

41. СТЫЧКА В КОРИДОРЕ

На следующий день, зайдя в кабинет к Роджеру, я нашел его спокойным и невозмутимым - передо мной сидел человек, чуждый страстей, казалось, вчерашняя вспышка была лишь плодом воображения, и о ней даже вспоминать неудобно. Однако я заметил, что у него снова стала дергаться щека. Сухо, почти неприязненно он спросил, есть ли что-нибудь в сегодняшних газетах.

- Очень немного, - ответил я.

- Хорошо! - Он сразу успокоился. Успокоился даже чересчур легко, совсем как ревнивый любовник, лихорадочно ухватившийся за чье-то случайное слово, которое показалось ему утешительным.

- В одной газете есть заметка о том, что состоялась встреча нескольких членов парламента и кое-кого из ученых, причем, видимо, ученые под конец переругались - вот, кажется, и все, - сказал я.