Корни

Будто бы, подошел к изгороди один немец-строитель, попросил вассера попить, и увидел сидящего между грядок двухлетнего Сереженьку. Ну и раскис, немцы вообще в сентиментальности воспитываются, а тут небось, свои в Райнгессене или Бадене остались. "О, ви шёне,

 — говорит, — кинд!" Я и правда, хорошеньким младенчиком был, на фото видно, хотя вообще-то в дедову породу, а Урал много чем славен, но не особо красотой своих мужчин и женщин. Тут положительным фактором при половом отборе была не столько грациозность, сколь устойчивость на ногах. Но для немца тут разницы нету, конечно, да детки и всегда неплохо выглядят, тем более среди грядок с капустой, петрушкой и зеленым луком. Дед хотя языков и не знал, а смысл понял, заревновал и, как мог, объяснил воину вермахта: "Ты тут,

 — мол, — комплименты говоришь, а детишка — еврей, юде по-вашему, вы таких в Майданек отправляли". Тот обиделся и возразил, дескать: "Венн дер Руссе комм, алле Киссен — пффф!

", и руками показал, как во время der Pogrom пух из еврейских подушек летит. И воды не стал дожидаться, к своим ушел, то ли от обиды, то ли испугался, что про его высказывание собеседник ихнему политвоспитателю стукнет.

На моей памяти работал дед недалеко от дома, квартал в сторону реки спуститься, в Камском пароходстве бухгалтером, я у него там бывал и он очень любил меня демонстрировать сослуживцам по американской формуле про "дедушку, достающего из кармана фото внука быстрее, чем ковбой выхватывает свой кольт

". Здесь бифуркация — воспоминания ведут дальше к Каме, на пристань, с которой мы отправляемся на пароходе, и еще в "Красный уголок" пароходства, где однажды состоялся мой триумф.

Начнем с пристани. В то время все носили мундиры: и горные инженеры, и прокуроры, и дипломаты. Ну, а речникам сам бог велел, плавсостав, по-моему, и теперь носит, так что дед имел тогда, по должности бухгалтера, звание младшего лейтенанта и ему выдавалась форма от летнего белого чехла на фуражку до шинели и форменных башмаков. При их уровне доходов это было неплохо — не трепать собственную одежду на работе. Неплохие по сравнению с городскими поликлиника и больничка водников тоже во вред не шли — не стоит забывать, что в 1953-м году Александру Дмитриевичу уже 66 лет, и работает он в основном потому, что до повышения пенсий при Хрущеве на пенсию было просто не прожить даже в городе, про деревенские пенсии разговор особый, это будет там, где я бабу Химу вспоминаю. Такое впечатление, что об этом помню только я, иначе не носили бы пенсионерки портрет Усатого на красных тусовках. Но главным, как тут у нас в Иллиное говорят, бенефитом, с моей точки зрения было то, что деду полагался раз в год бесплатный проезд на пароходе во втором классе. Если объединить это дело за два года — то получается поездка вдвоем с любимым внучиком, а чтобы Вы себе представляли, второй класс — это совсем неплохо. Отдельная каюта с медными ручками и пепельницами, своим умывальником и жалюзи на окнах, ресторан, в котором на завтрак яичница с нарезанной полосками полукопченой колбасой и вообще куча вкусной недомашней еды, салон с мягкой мебелью, фортепиано и шахматными столиками, а главное — палуба с плетеными креслами, где мы сидим в зависимости от ветра на носу, что интереснее всего, на корме, или на одном из бортов и смотрим на воду и на берега. Дед говорит, что на воду смотреть — для нервов полезно, а мне, конечно, интереснее, если мимо нас другие пароходы, особенно буксир с цепочкой барж или плотов, тогда еще можно было такое увидеть и на Волге, и на Каме. На плоту шалаш, плотовщики живут и костер горит, значит, уху варят на обед. Я никак не мог сообразить, почему от костра плот не загорится, но дедушка мне показал, что там земля насыпана и уж на ней костер. Он про речную жизнь знает много — потому, что в пароходстве работает.

Еще интереснее перелезть через сетку ограждения и сверху с борта смотреть на красные движущиеся плицы гребного колеса, как стекает с них вода струйками, или еще засматривать в машинное отделение на работу шатунов и кривошипов паровой машины, так что дедушке поминутно приходится меня отлавливать и усаживать в кресло, угрожая вообще запереть в каюте до вечера. Своей неусыпной работой по удержанию меня в рамках он заслуживает от попутчиков прозвище "Дед-герой", которое и он потом сообщает домашним, и я повторяю без понятия, просто за красоту звучания.