Корни

Дойдя до дома бабки Мины, все комнаты которого отдали в пользование Улаху и его многочисленному семейству, а тот предпочел спать только в одной, чтобы было теплее и уютнее и чтобы все шестнадцать человек, включая грудного улахиненка и того, что был только в проекте, находились вместе, Босьо остановился и задумался. Почему уехал Улах с Улахиней и улахинятами? И дом ему дали, и помощь от хозяйства он получал, и работа у него была! И вправду, эти цыгане — как воробьи, с той только разницей, что воробьев никто не признает нацменьшинством: ни работы они не имеют, ни домов, и прибавки за многодетность не получают, и нет у них своего представителя в Народном собрании. Чего ему, Улаху, не хватало? Только и он уехал вместе со своим «кранлетом», родовым шатром и ребятишками. Лесовик ему угрожал, обвинял в неблагодарности, и Улах разревелся, кинулся было руки ему целовать: «Не могу, говорит, бай Лесовик, людей здесь нет, свадеб не бывает, детишки мои дикарями станут!»

Наконец Босьо дошел до дома Генерала. Освещенного окошка еще не было видно, но он знал, что Генерал не спит, — издали слышался стрекот его машинки. «Интересно, — подумал Босьо, — что, если бы я тоже умел писать и у меня тоже была бы машинка? Может, я на сегодняшний день тоже настучал бы четыре тысячи страниц, как Генерал, а то и больше?» Босьо сел на скамью перед домом Генерала, ровненько поставил ноги, а руки положил на сдвинутые колени, над головой его пишущая машинка долбила бессловесность, выковыривала слова и приколачивала их к страницам. «Неужели еще не кончились все слова, пропади они пропадом? Когда же наконец Генерал сможет встать, вздохнуть с облегчением и сказать: «Все, я кончил!»?»

Машинка замолчала, но Босьо хорошо знал, что Генерал еще не готов сказать: «Все, я кончил». И никогда не будет готов, просто у него заныла спина и он хочет немного поразмяться и передохнуть. В это время он услыхал вздох и сам его подхватил. В бело-голубой люминесцентной ночи раздались два глубоких человеческих вздоха. Босьо встал, открыл калитку и пошел к дому — на этот раз Босьо и Генерал были не на мосту-качелях и не могли разминуться. «Почему я пришел?» — спросил себя Босьо, поднимаясь по деревянным ступеням и прислушиваясь к скрипу, хотя сам хорошо знал, почему он пришел к старому другу и сейчас окажется с ним лицом к лицу, не отвернется.

— Входи, Босьо, — сказал Генерал, ничуть не удивившись.

Он пригласил его сесть, и Босьо сел на лавку рядом с составленными пирамидой винтовками, покрытыми сверху брезентом, и большой гильзой, подаренной Генералу на память Вторым артиллерийским полком.

Генерал был в накинутом на плечи кителе без погон и белой рубашке без воротничка, волосы у него были совсем седыми, а вокруг светлых, вопрошающих глаз залегли черные тени. Он улыбнулся, глаза его увлажнились и еще больше посветлели.

— Как поживают твои птицы, Босьо? — спросил Генерал.

Босьо кивнул — мол, хорошо поживают. Птицы есть птицы, они вольны перелетать с места на место, пока не найдут человеческое жилье с крышей и трубой, где можно свить гнездо. Он кивнул за всех своих птиц: и мухоловок, и горихвосток, и похожих на цыган воробьев, и голубей, и аистов, и горлиц, прилетевших третьего дня, и за петуха с оранжевыми перьями, и за его пятерых белых курочек, и даже за часы кивнул Босьо и подумал: «Как будто важно, сколько времени, когда нет людей и мелодию часов должны слушать и учить наизусть птицы!»

Генерал все это понял, и улыбка его погасла.

— Эх, Босьо!.. — вздохнул он и продолжал мягким, позабывшим генеральские нотки голосом: — Никогда я не забуду ту нашу встречу на винограднике, когда мы сошлись на одной тропе. Ты еще нес большую пустую баклагу, шел за водой, а я сидел на камне и смотрел на спавших под орехом баб. Помнишь?

Босьо кивнул.

— Я каждый день думаю о тебе и все время вставляю тебя в то, что пишу. И хотя ты вроде бы от меня отвернулся, я все равно вижу твое лицо, да и всего тебя целиком вижу, и слова, которые ты держишь в себе, слышу. Пишу и никак не могу выразить самую твою суть. Вот сейчас я опять писал о тебе. Хочешь, прочитаю?

Босьо снова кивнул.

Генерал взял несколько страниц из стопки и, надев очки, принялся читать: