Выехали почти в одиннадцать, несмотря на то, что Владимир по неопытности пришёл на базу в половине седьмого и успел до прихода грузчиков и кладовщиков не только осмотреть машину, заправить оба бака под завязку и подкачать колёса, но и вымыть и вычистить кабину и кузов. Складские стали по одному появляться с половины девятого, а собрались вместе, зевая и перекуривая на ступеньках лесенки погрузочно-разгрузочной платформы, только к девяти, дружно и настойчиво выклянчивая у Тани на разгонно-похмельную бутылку. Пришлось ей, чтобы не затягивать дорогого времени, раскошелиться на целых две. И только тогда, когда горе-работяги отоварились у своих же кладовщиков и торопливо заглотили русский тоник под солёные желтяки и вяленую воблу такой жёсткости, что пришлось размягчать рыбины о платформу, разбудив грохотом млеющую в воскресной дрёме округу, они слегка ожили и зашевелились, подсказывая друг другу, за что и как взяться, но не торопясь подставлять собственные спину и руки.
Загрузились, как и обещал Могильный, овощами, но, в основном, консервированными в бочках разного размера, а также свежими в мешках и какими-то плотно забитыми ящиками. Кроме того, по настоянию Травиаты Адамовны взяли прицеп с надставленными из досок бортами, заполненный картошкой и укрытый брезентом. Никогда раньше Владимир прицепа не имел и немножко беспокоился, как поведёт себя хорошо загруженная машина, удлинённая дополнительным кузовом, да ещё на скверной дороге. Во всяком случае, тряски не будет, не будет и скорости. Лишь бы выдержали рессоры и шины, а торопиться он не будет.
Перекусили в какой-то забегаловке на выезде из города, где их осчастливили жёсткими оладьями, почти такими же, как вобла, слегка смазанными прогорклым растительным маслом и украшенными чайной ложкой какого-то слегка сладкого дёгтя, названного раздобревшей, наверное, на оладьях раздатчицей фруктовым повидлом, и несладким чаем, похожим на воду, в которой мыли стаканы.
- Уф-ф! – облегчённо вздохнула Таня, когда они, оставив позади последние тёмные избушки, покосившиеся от непомерной тяжести нахлобученных на них растрёпанных соломенных брылей, выкатились за город. – Успеем домой к ночи, - и лукаво добавила, напоминая о вчерашнем, - если ты где-нибудь не врюхаешься в грязь.
Владимир улыбнулся, тоже радуясь обратной дороге, светлому солнечному утру, умытому туманом, тому, что хорошо выспался и отдохнул, несмотря на пьяные секретарские сетования о несправедливом распределении житейских благ, что машина в порядке и ведёт себя с прицепом отлично, что у спутницы хорошее настроение, и держит она себя так, будто вчера ничего не было, и, главное, что сделан первый настоящий шаг на родину, а известно: удачное начало – половина дела.
- Тебе так хочется домой?
- Конечно, - не задумываясь, подтвердила Таня, - ведь это же – дом, мой дом.
Дорогу перебежала неведомо откуда взявшаяся кошка.
- Вернёмся? – спросил Владимир, намекая на плохую примету.
- Ни за что! – отвергла несерьёзное предложение храбрая спутница. – Даже если перебежит пантера. И вообще я в приметы не верю, а верю в себя.
Владимир удовлетворённо улыбнулся, и сам не собираясь следовать каким бы то ни было приметам в такое прекрасное утро.
- У вас хороший дом?
Таня усмехнулась, предопределяя ответ и радуясь разговору, приятному для женского сердца.
- У нас в том доме одна комната, в двух других живёт семья нашего снабженца. Дали нам её в прошлом месяце, и это была самая большая радость для меня за всё военное и послевоенное время. Жильё, конечно, не ахти какое, тесновато, но в наше время не до выбора, и я чувствую в нём себя как дома. Не то, что раньше, когда снимали комнату у стариков, которые вечно канючили, что прогадали с постояльцами и ценой, и туда возвращаться и жить там не хотелось.
Она закурила, открыв боковое стекло и впустив лёгкий освежающий сквознячок.
- Жилище – ещё не дом. Конечно – кто спорит? – хорошо иметь отдельную квартиру или особняк, но я знаю некоторых шишек, которые, имея то или другое, приходят туда только переночевать. Для жилья, чтобы оно стало живым, родным домом, нужна семья, очень близкие люди, которые тебя любят и ждут, и ты их – тоже. Там всегда тебя примут с любым настроением, со слезами обиды и с улыбкой нечаянной радости, выслушают, поймут, успокоят, поддержат, если надо. Там можно всё сказать, поплакаться, расслабиться, отгородясь от всего мира и отдыхая душой и телом от невзгод жизни и неурядиц на работе, просто уединиться, в конце концов, подумать и помечтать. Я верю, - Таня убрала свою постоянную улыбку с побледневших губ, - я просто убеждена, что у нас с мужем будет нормальная семья: он меня любит, я его – тоже, родится дочка, - она тихо засмеялась таинственным грудным смехом, - муж избавится от фронтовой горячки и – заживём! Вот только бы суметь помочь ему в этом…