Корниловъ. Книга первая: 1917

Комитеты и политическая агитация среди солдат были запрещены одним из первых приказов Верховного, меры, принятые на Юго-Западном фронте, теперь распространялись на всю действующую армию. Пришлось, правда, опять идти на компромисс с правительством, сохранив комитеты на уровне рот и ограничив их поле деятельности исключительно культурными и хозяйственными вопросами. Однако митинговать и обсуждать приказы командования всё равно запрещалось.

Каждый день в Ставке проходили совещания, как с армейскими чинами, так и гражданскими, как, например, с министром путей сообщения и министром продовольствия. Снабжение в действующей армии хромало на обе ноги, и Корнилов требовал навести порядок на железной дороге. По его мнению, дисциплина в тылу и на железной дороге должна была быть установлена такая же строгая, как и на фронте.

Вот только задача осложнялась тем, что для распространения подобных мер на тыл, железную дорогу, военные предприятия и вообще за пределы армии необходимо было согласие правительства. То есть, все эти непопулярные меры должен был утвердить Керенский, тем самым снова демонстрируя свою слабость и подчиняясь главковерху. И это уже было поле интриг, а не поле битвы.

Так что генерал ожидал ожесточённого сопротивления со стороны Керенского, который всеми способами будет затягивать дело. Значит, Верховному необходим мощный союзник в правительстве, и таким мог бы выступить Савинков, перешедший теперь на должность в военном министерстве, но доверия он не вызывал.

В составе Временного правительства вообще не было никого, кто вызывал бы хоть какое-то доверие. Более того, Корнилов подозревал, что среди нынешних министров есть и немецкие, и английские шпионы, и это его не на шутку тревожило. Подобные кадры, конечно, имелись и в той России, которую Корнилов знал сто лет спустя, но там они все находились под колпаком контрразведки. Здесь же контрразведка хоть и арестовывала регулярно членов Петросовета (которых тут же освобождал из-под стражи Керенский), дотянуться до министров она всё же не могла.

Значит, опираться придётся всё-таки на Савинкова, который и сам ведёт собственную игру. Этот усатый жук мог воткнуть нож в спину с равной вероятностью и Корнилову, и Керенскому, в зависимости от политического момента, и всецело полагаться только на него было нельзя. Ситуация вообще напоминала Корнилову мексиканскую дуэль или скорпионов, запертых в банке. Каждый из них троих уравновешивал эту ось, и стоит лишь чуть-чуть нарушиться сложившемуся хрупкому равновесию, как вниз полетят все трое.

Вот только у Верховного Главнокомандующего имелось несколько важных преимуществ. За ним стояло высшее командование и армия, пусть не вся, но довольно большая её часть. И в политических кругах его считали недалёким сапогом, этаким болваном в фуражке, честным и прямым, как солдатский штык. До недавнего времени, пожалуй, именно так оно и было.

Зато теперь он окружал себя верными людьми и готовил почву для будущего захвата власти, стараясь оставаться в тени. Не все, впрочем, решались поддержать Верховного делом, а не только словом. Полковник Дроздовский, например, наотрез отказался покидать фронт и поступать в распоряжение Верховного, а приказывать и насильно переводить его в распоряжение Ставки Корнилов не стал. Понимал, что убеждённый монархист Дроздовский до сих пор считает его революционером и нарушителем присяги.

Даже Хан, по-собачьи преданный Корнилову, подал вдруг прошение вернуться в полк, и его пришлось вызвать на разговор.

— Ваше Высокопревосходительство! Желаю дать возможность и другим офицерам полка послужить вам, — произнёс корнет, вытягиваясь смирно перед генералом и присутствовавшим тут же полковником Голицыным.

Корнилов взял рапорт, поданный им, и медленными чёткими движениями порвал его на аккуратные ровные клочки.

— Нет, Хан, кроме вас я не желаю никого видеть на этом посту. Я вам верю. А если вы верите мне, то прошу вас остаться и продолжить службу, — сказал Верховный. — Владимир Васильевич, ради Бога, узнайте, не обидел ли кто нашего Хана? Вас ведь никто не обидел?

— Никак нет, Ваше Высокопревосходительство, — ответил корнет.

Генерал кивнул.

— Там, — он указал рукой за окно в сторону Петрограда. — Там сидят правители России и торгуются между собой. У них нет ни капли мужества и силы… Они губят Россию. Время не терпит, а они всё разговаривают!

Голицын задумчиво кивнул, корнет набрал воздуха в грудь, будто всхлипывая или желая что-то сказать, но промолчал.

— Мне кажется, Хан, с этими господами без крутых мер не обойдёмся! — сказал Корнилов.

Глава 17

Могилев — Петроград

В ночь на третье августа Верховный Главнокомандующий выехал в Петроград. Протолкнуть весь этот пакет нововведений мог только он сам лично, даже самый ловкий дипломат не смог бы сделать это вместо него. Необходимым авторитетом обладал только сам Верховный.