– Так вот, – сказал Король, – касательно рыцарства. Я хочу поговорить о нем.
Мерлин мгновенно насторожился и уставился на Короля пронзительным взглядом. Пальцы его завились в узлы между звезд и таинственных знаков мантии, но он не пришел говорившему на помощь. Пожалуй, можно сказать, что этот миг был важнейшим в его карьере, – ради этого мига он прожил вспять Бог ведает сколько столетий, и теперь ему предстояло точно узнать, не прожил ли он их напрасно.
– Я все размышлял, – сказал Артур, – о Силе и Праве. Мне не кажется, что какие-то вещи должны делаться лишь потому, что ты можешь их сделать. Делать что бы то ни было следует, как мне кажется, потому, что ты это сделать
Никто не ответил.
– Ну вот, как-то раз мы с Мерлином беседовали на крепостной стене, и он сказал, что последняя наша битва, – в которой погибло семьсот крестьян-пехотинцев, – не такая уж и веселая штука, как мне представлялось. Конечно, если вдуматься, ничего занятного в сражениях нет. Я хочу сказать, что людей убивать вообще не следует, ведь так? Пусть лучше живут. Хорошо. Однако занятно другое – занятно, что Мерлин помогал мне побеждать в сражениях. Он помогает мне и сейчас, и мы вместе надеемся победить в сражении при Бедегрейне, когда до него дойдет дело.
– И победим, – сказал сэр Эктор, посвященный в тайну.
– Мне это кажется непоследовательным. Почему он помогает мне выигрывать войны, если война – такое дурное дело?
Ответа ни от кого не последовало, и Король заговорил с еще пущим волнением:
– Единственное, до чего я сумел додуматься, – сказал он, заливаясь румянцем, – это что я… что мы… что он… что он желал моей победы по какой-то серьезной причине.
Он остановился и взглянул на Мерлина. Мерлин отвернулся.
– И причина была в том, если я прав, – причина была в том, что если я, победив в этих двух битвах, смогу стать хозяином в моем королевстве, то я в дальнейшем сумею предотвратить сражения и как-то справиться с Силой. Я догадался? Правильно?
Волшебник не повернул головы, и руки его мирно лежали у него на коленях.
– Правильно! – воскликнул Артур.
И он заговорил так скоро, что едва сам поспевал за собой.
– Понимаете, – говорил он, – Сильный не прав. Но Сила, и немалая, бродит по свету, и с этим нужно что-то сделать. Это все равно как если бы Человек был наполовину добр и наполовину ужасен. Может быть, люди ужасны и больше чем наполовину, и, когда их предоставляют самим себе, они просто дичают. Возьмите теперешнего рядового барона, человека вроде сэра Брюса Безжалостного, который разъезжает по всей стране закованным в сталь и ради спортивного удовольствия делает, что ему заблагорассудится. Это олицетворение нашей норманнской идеи о том, что высшие классы обладают исключительным правом на власть, и никакое правосудие их не касается. Вот так начинает преобладать ужасная сторона человека, и возникают воровство, насилие, пытки. Люди обращаются в зверей. Однако Мерлин, как видите, помогает мне выиграть две моих битвы, чтобы я мог это прекратить. Он хочет, чтобы я навел порядок. Лот, Уриенс и Ангвис и все остальные – они принадлежат старому миру, они из тех, кто желает потакать своим прихотям. Мне придется расправиться с ними собственным их оружием, они навязали мне это оружие, потому что сила – главный мотив их жизни, и лишь после этого начнется настоящая работа. Понимаете, битва при Бедегрейне – это только предварительный шаг. Мерлин же хотел, чтобы я задумался о том, что будет после нее.
Артур снова умолк, ожидая замечаний или ободрений, но лицо чародея оставалось повернутым в сторону, и только сэр Эктор, сидевший с ним рядом, мог видеть его глаза.
– И вот до чего я додумался, – сказал Артур. – Почему бы не впрячь Силу – так, чтобы она служила Правоте? Я понимаю, что звучит это глупо, но я хочу сказать, что нельзя же делать вид, что Силы не существует. Она существует, в дурной половине человека, и пренебрегать ею невозможно. Ее нельзя просто отсечь, но, может быть, ее удастся направить – понимаете? – так, чтобы от нее была польза, а не вред.
Слушатели заинтересовались. Все они, за исключением Мерлина, наклонились вперед и слушали.