Но ведь король умирал не от рака или какой-либо другой болезни, сопровождающейся невыносимыми муками, а от сердечной слабости. Он вообще не испытывал боли, так как находился в коме. Чем же можно оправдать поступок Доусона, который ввел своему пациенту дозы морфия и кокаина, в пять — десять раз превышающие общепринятые?
В своих записях (их, по мнению биографа, Доусон включил бы в мемуары, если бы успел их написать) Доусон признает, что в тот момент больше беспокоился о спокойствии королевской семьи, нежели о продлении жизни умирающего пациента: «Часы ожидания конца, который был бы чисто техническим, поскольку вся реальная жизнь уже и так отлетела, только истощили бы силы присутствующих, держа их в таком напряжении, что они не смогли бы найти утешение в размышлениях, общении или молитве».
Доусон сообщает, что примерно за день до смерти Георга V принц Уэльский сказал ему, что ни он, ни королева Мария не желали бы «продлить жизнь короля в том случае, если бы я решил, что его болезнь смертельна… Я объяснил, насколько это согласуется с моими собственными мыслями, и обещал проводить лечение соответствующим образом».
И все же существует большая разница между такого рода благими побуждениями и смертельной инъекцией в яремную вену умирающего мужа и отца.
Какой бы опасный прецедент ни установил Доусон своим поступком, он, видимо, считал его вполне достойным. Если бы он думал по-другому, то не стал бы фиксировать каждую деталь, без всякого чувства стыда или вины. Тем не менее последний абзац его записок свидетельствует о гротескном смещении понятий:
«Решение о времени смерти тела короля имеет еще один аспект — я имею в виду то, что первые объявления о ней должны появиться именно в утренних газетах, а не в менее важных вечерних изданиях. Газеты знали, что конец может наступить прежде, чем они успеют выйти, и я сказал по телефону своей жене, чтобы она посоветовала „Таймс“ придержать публикацию».
Редактором «Таймс» являлся в то время Джеффри Доусон (однофамилец лорда Доусона Пенна). Вечером 20 января он записал в дневнике:
«Даже судя по официальным бюллетеням, можно было не сомневаться, что король быстро слабеет. Это был лишь вопрос времени — для „Таймс“ чрезвычайно сложный вопрос, поскольку мы должны были подготовить номер к 23 ч. Он умер в 23 ч. 55 мин., когда мы уже отпечатали 30 тыс. экземпляров… Изменения были внесены быстро и без проблем… Мы поставили передовицу, фотографии и краткую биографию в 300 тыс. экземпляров».
Еще четверть грамма морфия — и даже в первых 30 тыс. экземпляров вполне можно было успеть напечатать эту новость.
БЛАГОДАРНОСТИ
Я глубоко признателен Ее Величеству королеве за то, что она любезно разрешила опубликовать документы, на которые имеет авторские права. Сюда входят многочисленные выписки из хранящихся в Королевском архиве бумаг, сделанные сэром Гарольдом Николсоном, когда он работал над биографией короля Георга V, но не использованные им в своей книге. Среди них особенную ценность для автора имели ранее неопубликованные выдержки из дневника Георга V и из переписки его личных секретарей. Я также благодарен Ее Величеству за разрешение воспроизвести рисунки и фотографии из королевских коллекций.
Одновременно хотел бы поблагодарить и всех тех, кто позволил мне воспроизвести письма и рукописи, на которые они имеют авторские права, или тех, кто разрешил ознакомиться с документами, находящимися в их владении или распоряжении.
Ее Величество королева предоставила мне редкую привилегию посетить частный музей королевской семьи во Фрогмор-Хаус (Виндзор).
Королеве Елизавете — королеве-матери я бесконечно признателен за проявленные ею доброжелательность и внимание. Во время наших бесед о короле Георге V Ее Величество личными воспоминаниями согревала суровую правду истории и с большим терпением отвечала на мои многочисленные вопросы. Я должен также поблагодарить королеву-мать за ее любезное разрешение воспроизвести на обложке книги хранящуюся ныне в ее личной коллекции фотографию короля Георга V, сделанную Сикертом.