Король Крыс

Максим, то и дело оборачиваясь и бросая на карлика неприязненные взгляды, неожиданно поймал себя на мысли: скоро уже почти год, как он живет в окружении таких же лилипутов, всех этих кактусов, шмалей, сытых, шницелей и им подобных. Мелкие мысли, мелкие интересы, мелкие желания: трахнуть смазливую самку, похвастаться дорогой покупкой (на зависть остальным), а главное — любой ценой утвердиться во власти над себе подобными. Высшее счастье для всей этой мелюзги — набитое брюхо и удовлетворенная похоть.

И среди этих ничтожных людишек, среди лжи и обмана, интриг и предательства, лицемерия и лести, лакейской униженности и звериной жестокости Максиму приходится жить.

И при этом оставаться самим собой.

Когда‑то, в том незабываемом разговоре, Прокурор, предлагая Лютому стать поводырем «короля крыс», заметил:

«Власть — это, пожалуй, самый сильный наркотик из всех существующих. Так вот, если примете мое предложение, вы ее получите. Почти безраздельную, бесконтрольную власть. Плюс деньги и достойный статус…»

И деньги, и статус, и тем более власть над этим лилипутским миром чуть ли не с первых дней были для Нечаева как кость в горле.

С трудом подавив в себе ненависть и тоску, Лютый поинтересовался:

Долго еще?

Минут тридцать осталось. — Легко обогнав рейсовый автобус, Шницель перестроился вправо и, взглянув в зеркальце заднего вида на двигавшиеся за ними джипы, продолжил с напряженной полуулыбкой: — Мы, братан, обо всем позаботились. Проведем вас через депутатский зал, чтобы не смотреть на слесарей с «Уралмаша» да колхозниц.

В аэропорт приехали, когда начало смеркаться.

Как и обещал уральский авторитет, депутатский зал гостеприимно распахнул перед москвичами двери. И вновь ритуал, но теперь уже не встречи, а прощания: рукопожатия, объятия, уважительное молчание свиты.

Колкий ветер гнал по бетону взлетной полосы белую поземку. Максим, в расстегнутом черном пальто, с тоской смотрел на уральских бандитов, и во взгляде его прочитывалось: мол, скорей бы все это кончилось.

Спасибо вам, братва, — вздохнул Лютый, подходя к бело–голубому фюзеляжу самолета.

Тебе спасибо, низкий поклон всем вашим пацанам! — силясь перекричать шум авиационных двигателей, ответил Шницель.

Спустя минуту сабуровские уже сидели в теплом салоне. Минут пять небольшой самолет лихорадочно гонял на холостых движках и вскоре медленно вырулил на взлетную полосу. Еще минута — и он, дернувшись, понесся по бетонке, унося пассажиров в промозглую зимнюю ночь…

Примерно в то же самое время, когда сабуровская братва покидала гостеприимный Екатеринбург, по проселочной дороге, ведущей к небольшому подмосковному аэродромчику, неторопливо катили две машины — тяжеловесный джип «Форд–Бронко», напоминавший танк, и неприметная бежевая «девятка». Доехав до невысокого бетонного забора, машины, словно по команде, остановились.

Дверца первого автомобиля открылась, и из салона вылез невысокий кряжистый мужчина с бегающими кабаньими глазками. Владелец роскошного американского джипа повернулся в сторону «девятки» и, щурясь от света галогенных фар, небрежно махнул рукой — мол, давайте ко мне — и вновь полез в салон.

В тот вечер в район подмосковного аэродрома прибыл Силантий: очаковский авторитет, тщательно взвесив все «за» и «против», решил не только согласиться на предложение Кактуса убрать Лютого, но и возглавить эту операцию.

Спустя минуту он уже беседовал с водителем и пассажиром второй машины — востроносым, похожим на цыгана молодым мужчиной и маленьким, невзрачным субъектом с нечистым, угреватым лицом.

— Короче, так: с аэродромовской охраной добазарились, проблем никаких. Да и недорого взяли… Вас просто никто не заметит. В случае чего — все свалят на пилота. А что с мертвяка возьмешь? Вот и получится, что виноватых вовсе нет.

А этот… «черный ящик» или как его там? — поинтересовался угреватый, взглянув на говорившего исподлобья.

Это уже не наше дело, — поджал губы очаковский, и маленькие глазки его недобро блеснули в полутьме салона. — Короче говоря, задача такая: во–первых, сместить начало подсветки взлетно–посадочной полосы.

Востроносый, похожий на цыгана, кивнул в сторону стоявшей позади «девятки».

Электричество проверили дважды — все в порядке.

Во–вторых, — продолжал Силантий, — на подлете этого самолета нужно пустить помехи на радиолокационный маяк. Задавить его на хрен!

Так ведь об этом весь день только и говорили, — заметил угреватый.

Дело‑то важное, нелишне еще раз напомнить. — Очаковский закурил, на мгновение скрывшись за облаком дыма.

Минут пять молчали, курили.

Сегодня других самолетов не будет, — негромко проговорил Силантий, обращаясь то ли к собеседникам, то ли к самому себе. — Ошибиться невозможно…

А если их «ан» другой аэродром примет?

Исключено: уже все пробили. Рейс коммерческий, чартерный, вне расписания. А у этих летунов свой график. Все расписано — ни во Внуково, ни в Быково, ни в Домодедово, ни в Шереметьево не воткнешься. Ну что, пацаны, — неожиданно улыбнулся говоривший, — за два часа с электричеством управитесь?