Король крыс

После представления я прошел за кулисы повидать его. Там были и другие, которые тоже ждали его. Через некоторое время меня охватило странное чувство: эти парни были похожи на тех типов, которых встречаешь всякий раз у любого театрального подъезда, вы знаете, парни, чешущие языки в ожидании своих подружек.

Наконец дверь в уборную открылась, и все бросились внутрь. Я протиснулся последним и встал в дверях. Только тут до меня дошло, что все мужчины были гомиками! Шон сидел на стуле, и, казалось, они порхали вокруг него, подлизывались к нему, называли его «дорогая», крепко обнимали и говорили ему, какой он «чудесный», обращаясь с ним, как со звездой. А Шон! Шону это очень нравилось! Боже, ему доставляло удовольствие их лапанье! Как сука во время течки. Потом он неожиданно увидел меня и был тоже потрясен.

Он сказал: «Привет, Питер», но я ничего не ответил. Я стоял и смотрел на одного из проклятых гомиков, который держал руку на колене Шона. На Шоне было что-то вроде разлетающегося неглиже, шелковые чулки и штанишки. У меня появилось ощущение, что он нарочно раздвинул неглиже, чтобы показать свою ногу выше чулка. Казалось, что у него из-под неглиже выпирали груди. Потом до меня внезапно дошло, что он без парика – его собственные волосы были такими же длинными и волнистыми, как у девушки.

Потом Шон попросил всех уйти: «Питер, мой старый друг, которого я считал погибшим, – сказал он. – Мне надо поговорить с ним. Оставьте нас, пожалуйста».

Когда они ушли, я спросил Шона: «Скажи мне, ради Бога, что случилось с тобой? Неужели ты действительно получаешь удовольствие, когда эти подонки лапают тебя?»

«Скажи мне ради Бога, что случилось со всеми нами, – ответил Шон. Потом сказал со своей чудесной улыбкой. – Я так рад видеть тебя, Питер. Я думал, что ты точно погиб. Сядь на минутку, пока я смою грим. Нам есть о чем поговорить. Ты прибыл с рабочей партией с Явы?»

Я кивнул, все еще не приходя в себя, а Шон повернулся к зеркалу и начал стирать грим кремом:

– «Что случилось с тобой, Питер? – спросил он. – Тебя сбили?»

Когда он снимал грим, я начал успокаиваться, казалось, все вставало на свои места. Я твердил себе, что глуп, что все это часть спектакля, ну, понимаете, чтобы воплотить образ – я был уверен, он только притворялся, что получал удовольствие. Поэтому я извинился: «Прости, Шон, ты, должно быть, решил, что я болван! Боже мой, как приятно знать, что с тобой все в порядке. Я думаю, тебе это тоже осточертело». И рассказал ему, что случилось со мной, а потом спросил его о том же.

Шон поведал, что его сбили четыре «Зеро» и он был вынужден прыгать с парашютом. Добравшись до аэродрома, он нашел мой самолет, от которого остались одни обломки. Я рассказал ему, как поджег его перед тем, как уйти. Мне не хотелось, чтобы проклятые япошки починили его.

«Ох, – сказал он. – Я предположил, что ты потерпел аварию при посадке. Я оставался в Бандунге в штаб-квартире с остальными парнями, а потом нас всех посадили в лагерь. Немного позже отправили в Батавию, а оттуда перевели сюда».

Шон все время смотрел на свое отражение в зеркале, лицо его было гладким и чистым, как у девушки. Неожиданно меня охватило странное чувство: мне показалось, он совершенно забыл обо мне. Я не знал, что мне делать. Потом он отвернулся от зеркала и посмотрел прямо на меня и забавно нахмурился. Я сразу почувствовал, что он несчастен, поэтому спросил, хочет ли он, чтобы я ушел.

Нет, ответил он. Нет, Питер, я хочу, чтобы ты остался.

И тут он взял женскую косметичку, которая лежала на туалетном столике, вынул губную помаду и начал подкрашивать губы.

Я был оглушен: «Что ты делаешь?» – спросил я.

«Крашу губы, Питер».

«Хватит, Шон, – сказал я – Пошутил, и хватит. Представление кончилось полчаса тому назад».

Но он продолжал. Привел в порядок губы, напудрил нос и причесал волосы. Боже, он опять стал прекрасной девушкой. Я не мог поверить. Я все еще надеялся, что он разыгрывает меня.

Он поправил прическу, потом уселся и стал рассматривать себя в зеркале. Это зрелище его вполне удовлетворило. Потом увидел в зеркале меня и засмеялся:

"В чем дело, Питер? – спросил он. – Разве ты раньше не бывал в артистических уборных?

«Был, – сказал я. – Я был в женской уборной».

Он долгое время смотрел на меня. Потом расправил свое неглиже и скрестил ноги:

«Это женская уборная», – объявил он.

«Хватит, Шон, – сказал я, раздражаясь. – Это я, Питер Марлоу. Мы в Чанги, вспомнил? Спектакль окончен, и сейчас все встало на свои места».

«Да, – сказал он совершенно спокойно, – все нормально».

Мне понадобилось время, чтобы что-то сказать.

«Ну, – наконец выдавил я, – не собираешься ли ты выбраться из своих тряпок и стереть эту грязь с лица?»

«Мне нравятся эти платья, Питер, – сказал он, – и я всегда хожу в гриме. – Он встал, открыл шкаф. О Боже, он был полон саронгов, платьев, штанишек, лифчиков и тому подобных предметов. Он повернулся и был совершенно спокоен. – Это единственное, в чем я хожу сегодня, – сказал он. – Я женщина».

«Ты верно спятил», – сказал я.