Король крыс

— Рад вас видеть. Дон.

Кинг показал на кровать.

— Садитесь, Дон. Нам надо немного поработать.

Питера Марлоу удивляло, что американские рядовые и офицеры с такой непринужденностью называют друг друга по именам. В этом не чувствовалось ни неуважения, ни подхалимства, это казалось почти естественным. Он замечал, что приказам Брафа всегда подчинялись, хотя все в глаза называли его Доном. Удивительно.

— В чем заключается работа? — спросил Браф. Кинг вытащил обрывки простыней.

— Нам придется законопатить дверь.

— Что? — недоверчиво спросил Ларкин.

— Обязательно, — пояснил Кинг. — Когда наша стряпня начнет вариться, может начаться бунт. Парни учуют запах. Господи, представьте сами! Нас могут разорвать на части. Я подумал, это единственное место, где мы приготовим еду в тайне. Запах в основном будет выходить в окно. Если мы, конечно, плотно заткнем дверь. На улице мы не могли бы готовить, это уж точно.

— Ларкин был прав, — серьезно заявил Мак. — Вы гений. Я бы никогда об этом не подумал. Поверьте мне, — добавил он, смеясь, — с этого момента американцы — мои друзья!

— Спасибо, Мак. Теперь нам лучше приняться за дело.

Гости Кинга полосками ткани законопатили щели вокруг двери и закрыли в ней решетчатый глазок. Кинг проверил их работу.

— Хорошо, — заключил он. — А что будем делать с окном?

Они посмотрели на небольшую зарешеченную часть неба, и Браф сказал:

— Оставим все как есть, пока похлебка не начнет кипеть. Потом мы заткнем окно и будем терпеть сколько сможем. Потом опять ненадолго откроем его. — Он огляделся по сторонам. — Я считаю, что время от времени мы можем выпускать запах наружу. Как индейский дымовой сигнал.

— На улице есть ветер?

— Будь я проклят, если я это заметил. Кто-нибудь знает?

— Эй, Питер, подсади-ка меня, парень, — сказал Мак.

Мак был самым маленьким из всех мужчин, поэтому Питер Марлоу позволил ему встать на свои плечи. Мак лизнул палец и выставил его наружу сквозь прутья решетки.

— Поторопитесь, Мак, бога ради — вы ведь, понимаете, не цыпленок, — крикнул Питер Марлоу.

— Я проверяю, есть ли ветер, вы, молодой негодяй! — И он снова лизнул палец и выставил его наружу. Мак был так поглощен этим занятием и выглядел так нелепо, что Питера Марлоу начало трясти от смеха. Ларкин присоединился, они корчились от смеха. В результате Мак свалился с высоты шести футов, ободрал ногу о бетонную койку и начал чертыхаться.

— Поглядите на мою чертову ногу, чтоб вас всех, — ругался Мак, задыхаясь. Царапина была небольшой, но показалась струйка крови. — Я почти содрал всю кожу с этой чертовой ноги.

— Послушайте, Питер, — простонал Ларкин, держась за живот. — У Мака есть кровь. Я всегда думал, что у него в венах только латекс!

— Идите к дьяволу, негодяи, 'mahlu, — раздраженно сказал Мак, потом приступ хохота охватил и его. Он встал, сгреб в охапку Питера Марлоу и Ларкина и запел: «Хоровод среди роз, руки полны цветов…»

А Питер Марлоу схватил за руку Брафа, а Браф Текса, и цепочка мужчин, возбужденных песней, раскачивалась вокруг кастрюли, а Кинг, скрестив ноги, сидел позади.

Мак разорвал цепочку.

— Салют, Цезарь. Собирающиеся здесь приветствуют тебя. Они все, как один, отдали ему честь и свалились в кучу.

— Слезьте с моей чертовой руки, Питер!

— Вы мне заехали по яйцам ногой, негодяй, — ругал Ларкин Брафа.

— Извините, Грант. О, Боже! Я не смеялся так уже много лет.

— Эй, Раджа, — окликнул Питер Марлоу. — Думаю, что всем нам надо помешать один раз варево, на счастье.

— Поступайте, как считаете нужным, — ответил Кинг. Ему было чертовски приятно, что эти парни так развеселились. С серьезным видом они выстроились в очередь, и Питер Марлоу помешал варево, которое уже нагрелось. Мак взял ложку, помешал и прочитал над ним непристойную молитву. Ларкин, чтобы не отставать, начал помешивать, приговаривая:

— Кипи, кипи, кипи и закипай…

— Вы спятили? — воскликнул Браф. — Цитирует «Макбета»! Ради бога!

— В чем дело?

— Это сулит несчастье. Цитировать «Макбета». Как свистеть в театральной уборной.

— Неужели?

— Каждому дураку это известно!

— Будь я проклят. Ничего об этом не знал. — Ларкин нахмурился.

— Во всяком случае, вы процитировали неверно, — сказал Браф. — «Пламя, прядай, клокочи. Зелье прей! Котел урчи!»[18]

— А вот и не так, янки. Я знаю Шекспира!

— Спорим на завтрашнюю порцию риса?

— Послушайте, полковник, — подозрительно вмешался Мак, зная склонность Ларкина к азартным играм. — Никто так просто не бьется об заклад.

— Я прав. Мак, — отрезал Ларкин, но ему не понравилось самодовольное выражение лица американца. — Почему вы так уверены в своей правоте?

— Пари? — спросил Браф.

Ларкин секунду подумал. Он любил азартные игры, но завтрашняя порция риса была слишком большой ставкой.

— Нет. Я поставлю свою порцию риса за карточным столом, но будь я проклят, если поспорю на нее из-за Шекспира.

— Жаль, — сказал Браф. — Мне бы пригодилась дополнительная порция. Это четвертое действие, картина первая, строка десятая.

— Откуда, черт возьми, вам это так точно известно?