Король (ЛП)

- Знаешь, что сказал мне их пастор после прошлой игры? Он сказал, что их команда была обречена на победу. Теперь я понимаю, как начинаются священные войны.

Кингсли рассмеялся и сел в кресло напротив стола Сорена.

- Могу я задать тебе глупый вопрос? - спросил Кингсли.

- Ты только что это сделал, - ответил Сорен, делая пометки на белой карточке.

Кинсли молчал, и после рассмеялся.

- Что? - Сорен оторвался от своей писанины.

- D'ej`a vu. Ты же никому не давал мой личный номер телефона, не так ли? Записывал? Передавал секретарше?

- Нет. Я запомнил его и никогда никому не скажу, если только это не вопрос жизни и смерти. Почему ты спрашиваешь?

- Ничего. Готов идти? - спросил Кингсли. - Нам стоит разогреться.

- Думаю, да. Это будет лучшее использование моего времени, чем это. - Сорен положил блокнот в верхний ящик стола.

- Над чем ты работаешь?

- Над докторской диссертацией.

- Я могу придумать бесконечное количество дел, на которые с большей пользой можно потратить твое время. И к твоему удивлению, только половина из них сексуальные.

- Только половина?

- Две трети, - ответил Кингсли. - Пойдем.

- Иду, - ответил Сорен. - Мне нужно зайти домой и переодеться. Встретимся на поле.

- Ты и по субботам должен носить колоратку?

- Нет. Но я стараюсь изо всех сил.

- Для чего?

- Потому что здесь Элеонор, и мне нужно как можно больше защиты вокруг нее.

- Она здесь? - Кингсли выпрямился.

- Нет.

- Ты только что сказал...

- Притворись, что нет.

- Можно мне ее увидеть?

- Категорически нет.

- Почему?

- Она занята, и я не хочу, чтобы ты ее отвлекал.

- Ей шестнадцать. Что такого важного она делает?

- Молодёжная группа.

- Это так же ужасно, как и звучит?

- Сегодня здесь семинарист. Он общается с группой подростков о том, как распознать Божью волю в их жизни. Элеонор приказано быть очень внимательной.

- Ты приказал своей юной подружке провести субботнее утро во время летних каникул в молодежной группе?

Сорен дьявольски улыбнулся, встал и обошел вокруг стола.

- Иногда глубина моего садизма удивляет даже меня.

- Ну хоть кого-то, - ответил Кингсли, вставая, чтобы выйти из кабинета.

Сорен ответил быстрым шлепком по центру спины Кингсли, быстро и жестко ударяя по группе рубцов.

Вздрагивание и шипение стали ответом, и Кингсли пришлось ухватиться за дверную раму, чтобы поймать равновесие, когда боль захлестнула его.

- Я помню этот звук, - ответил Сорен, захлопнув дверь кабинета и заперев ее.

- Что ты...

- Стой смирно.

Он не принадлежал Сорену одиннадцать лет, но приказ есть приказ. Сорен сказал "стой смирно!" и Кингсли стоял.

Сорен ухватился за нижнюю часть футболки Кингсли и стянул ее с него. Кингсли услышал одобряющий свист.

- Ревнуешь? - спросил Кингсли.

- Только впечатлен. У тебя синяки поверх синяков. Чья работа?

- Никого из тех, кого ты знаешь.

- Чем они сделаны? - Сорен вычерчивал полукруги на спине Кингсли. Легкие прикосновения к его ободранной коже причиняли достаточно боли, чтобы возбудить его. Ему пришлось дышать во избежание впечатляющей эрекции в кабинете священника. Он не был католиком, но предполагал, что это не одобряется.

Но опять же, может и нет.

- Электрический кабель, сложенный вдвое, - ответил Кингсли. - По ощущениям как удары огнем.

- Без порезов.

- Только не с ней. Она идеальна в нанесении вреда. Немного свечного воска, когда она в настроении.

- Она?

- Знакомая Доминатрикс.

- Ты хорошо ее узнал, - ответил Сорен низким голосом. Кожа на спине Кингсли была такой чувствительной, что он ощущал дыхание Сорена на своих ранах.

- Очень хорошо. Мы спим вместе. - Кингсли повернулся и показал Сорену рубцы на груди.

- Хорошо.

- Хорошо? - Повторил Кингсли, изображая ужас. - Священник только что сказал мне, что это хорошо, что я занимаюсь садомазохизмом и блудом?

- Я дал обет безбрачия, а не ты. И я рад слышать, что ты снова чувствуешь себя самим собой. Не могу представить, что ты довольствуешься только доминированием.

- Ты должен с ней познакомиться. Вы двое можете поговорить о делах.

- С ней у тебя были флэшбеки?

- Несколько раз, - признался он, все еще смущенный тем, который случился с ним на глазах Сорена. - Они почти прекратились. Не полностью, но они больше не останавливают меня.

Сорен прижал ладонь к узлу рубцов на груди Кингсли. Он поморщился и резко вдохнул.

- Возвращаться к жизни больно, - сказал Сорен. - Это грубое, грязное дело. Аппликаторы на груди пускают ток в мертвое сердце, Доктор Франкенштейн пускал молнии через тело его монстра. Жизнь настолько сильная, что может сорвать камень с могилы. Воскрешение никогда не было простым. Это жестоко и больно.

- Это лучше, чем альтернатива, non? - спросил Кингсли, поворачиваясь лицом к Сорену. Он опустил футболку. - Оставаться мертвым?

- Хорошо, что ты вернулся.

- Я скучал по себе, - ответил Кингсли.

- Ты всегда очень любил себя.

- Я такой обаятельный, что у меня стояк на самого себя, - ответил Кингсли, и они вышли из кабинета Сорена.

- Если сегодня мы проиграем, я буду винить тебя, потому что ты весь в синяках. Будут последствия, возможно, вечные.

- Мы не собираемся проигрывать. Иди, переодевайся. Встретимся на поле.