Король медвежатников

Марсель развернул полотно на столе, прижав края кухонными ножами. Некоторое время Луиза смотрела на холст молча, потом ее подбородок дрогнул, а из крупных глаз выкатились две слезы.

— Ты почему плачешь? — испугался Марсель.

Луиза вытерла пухлой ладошкой мокрые щеки, после чего произнесла:

— Я не думала, что ты способен на такую красоту.

Вот кто оценил его работу по-настоящему. Верно говорят, что женщины чувствуют сердцем. Как он был не прав, что не показывал ей своих работ раньше.

— Я еще и не на такое способен, дорогая, — скручивая холсты, отвечал Марсель. — Сам папа римский пустит слезу, когда увидит мои картины. Это только самое начало моей карьеры! Мы с тобой будем очень богаты!

— Но епископ еще даже не выплатил тех денег, которые обещал.

— Он никуда не денется, когда увидит мои картины, — торжественно произнес Марсель.

— А может, все-таки тебе не стоит показывать их епископу? — беспокойно спросила Луиза.

— Это почему же? — насторожился Марсель.

— У меня дурное предчувствие.

Отложив свернутые холсты в сторонку, Марсель обреченно опустился на стул. Что же это такое получается, — Луиза говорила о том же самом, что и дед! А может, дед с Луизой и вправду видят то, чего ему знать не суждено?

— Я — художник и получил от папы римского заказ. Ты даже представить себе не можешь, какая это великая честь! Не каждому художнику выпадает такой случай, проживи он хоть несколько жизней! А мне он достался, и я не намерен его упускать. А ведь я всего лишь в начале творческого пути. Если я откажусь от своего шанса, то меня просто будут называть глупцом. Мне уже сейчас многие завидуют!

— Может, поэтому тебе и не нужно показывать эти картины? — тихо произнесла Луиза.

Марсель вдруг почувствовал, что его первоначальная решимость заметно ослабевает. Если Луиза начнет настаивать и дальше, то у него не хватит духу противиться ей.

— Я должен показать людям эти картины, — твердо произнес художник. — Сейчас же! И не надо меня убеждать в обратном, — поднял он руки.

К епископу Марселя пропустили сразу, едва он назвал свое имя. Высокий монах, слегка приподняв широкий клобук, с интересом посмотрел в лицо юноши и вызвался проводить его до самой кельи иерарха. Остановившись у порога, он негромко постучал в дверь и на сдержанный вопрос епископа отвечал:

— Ваше преподобие, пришел художник с заказанными картинами.

— Пусть он войдет.

Убранство кельи было на удивление скромным. На каменной стене висело огромное золотое распятие. Вот и все украшение. Да и сам епископ выглядел до неприличия просто. Вместо золоченой сутаны обыкновенная грубая ряса, какую носили рядовые монахи. Если он чем и отличался от прочих монахов, так это двумя золотыми крестами, висевшими на его шее, сплошь усеянными многочисленными каменьями. Оторвавшись от молитв, он поднялся с колен и легким кивком показал на единственный стул, что стоял подле ложа.

— Показывай, — коротко распорядился епископ, тяжеловато присаживаясь на край постели. Лицо его выглядело серьезным, будто он не к созерцанию готовился, а к длительному посту.

В келье было сухо, но прохладно. По телу Марселя пробежал неприятный леденящий озноб — это уже от страха.

— Сейчас, ваше преподобие, — расшнуровал холст Марсель и осторожно, опасаясь повредить свежую краску, развернул полотна прямо на мраморном полу.

По углам комнаты были установлены два подсвечника, и желтое пламя, подрагивая, брызгало мелкими тенями на картины.

Эде де Сюлли встал с ложа и наклонился над полотнами. Марсель сумел рассмотреть молодое лицо епископа. Богатый, из очень знатного рода, он был баловнем судьбы. Не существовало на свете вещи, пожелав которую он бы не заполучил ее. Всматриваясь в изображение Страшного суда, он все более мрачнел. Морщины на его лбу лишь слегка разгладились, когда он перевел взгляд на Мадонну с необыкновенно простым и приветливым лицом. Такая женщина может быть обыкновенной крестьянкой или торговкой в небольшой лавке. Одновременно женщины с такими ликами встречаются и в королевских покоях. Она будет понятна всем — и ремесленнику, и королю.

— Вам не понравились мои картины? — с волнением спросил Марсель.

— Хм… как тебе сказать, — невнятно проговорил Эде де Сюлли. Он слегка откинул назад клобук и с большим интересом принялся рассматривать оробевшего художника. — Не то чтобы не понравились, — вымолвил он после некоторого молчания, — скажем так, они необычны. Прежде мне не приходилось видеть таких работ. Они очень реалистичные, что ли… Возможно, в этом их главная беда. Откуда ты подсмотрел сцены из Страшного суда? — напрямик спросил епископ.

Художник заметно колебался, стоит ли выдавать тайну, а потом признался, как на исповеди:

— Когда рисовал, то на меня снизошло прозрение. Приснилась она мне, эта картина. Утром мне оставалось только нанести увиденное на холст, как будто сам Господь меня надоумил.

Епископ приподнял подбородок. Черты его лица были необыкновенно правильными, и служи Эде де Сюлли при дворе французского короля, то ввел бы в грех не одну фрейлину. Но епископ оставался верен Богу.

— Или дьявол, — совсем тихо добавил он.