Король на краю света

Грибы, поганки и бревна в лесу, на которых они росли: почему Бог учил каждого кролика и каждую белку тому, какие из них питательны, а какие ядовиты, чтобы зверек мог пропустить два одинаковых дара природы, прежде чем вкусить от третьего, который был — если не считать едва уловимый оттенок бахромы на ножке или розоватый отлив на шляпке — с виду в точности таким же? Почему Бог наставлял зверей, но позволял людям глотать все подряд и время от времени корчиться в муках или умирать сразу, если только кто-то, изучающий природу, сперва не понаблюдал за зайцами, не запечатлел эти особым образом окрашенные ножки и отливающие румянцем шляпки, не описал и не посоветовал поварам, каких грибов следует избегать? Мэтью Тэтчер в первый год в поместье написал — и сопроводил рисунками — руководства для поваров и мальчиков на побегушках, так что все слуги барона с огромным трудом были доведены до уровня знаний, коим могла бы похвастать юная белка. Бог не слишком заботился о своей пастве. Или Он ожидал, что люди сами о себе позаботятся.

Если кто-то ошибался, он умирал, а Господь вместо этого взирал на зайца, с которым все было в полном порядке. И если кому-нибудь были ведомы тайные лесные законы, но он отвлекся, собирая грибы, позабыл уделить божественному замыслу должное внимание, выпил крепкого, прежде чем отправиться на сбор, или просто посмотрел вверх и усладил взгляд небом, которое сотворил Бог (и Он знал, что на его творение смотрят с благодарностью), а затем собрал эти смертоносные шляпки, не рассмотрев ножки и прочее…

Или — Тэтчер позволил себе продолжить размышления (или Сатана сподвигнул его на такой шаг) — что, если бы некто лишь притворится, что не знает разницы, вообще никогда про нее не знал, и вкусит от розовой шляпки, позволит себе отрешиться от всего, за что в этой жизни цеплялся ценой таких усилий, изнемогая? Тэтчер мог бы тогда избежать того карающего орудия, которое Господь нацелил на самоубийц, как вещал человек на помосте, и все отпустить — воспоминания и наряды, ложь и утраченные миры, ребенка, растущего без него, жену, которую ласкали и обнимали чужие руки, которая давно забыла его, пока он боролся, чтобы изгнать ее пылающий образ из собственной памяти. Он мог бы просто поесть ядовитых грибов, погрузиться в вечный сон, и запах лимонов стал бы последним запахом в его жизни.

Какому богу будет не все равно? Богу белок и кроликов? Богу, который припрятал яд вот здесь, а не вон там? Почему я не могу это съесть, как будто я сделался зайцем, который слишком стар, чтобы подобные вещи его тревожили, или мальчиком, который так и не удосужился задать нужные вопросы, ведь тогда я мог бы сбросить — как множество тяжелых мешков — все потерянные впустую годы, всю свинину и вино, употребленные под этими подозрительными взглядами на протяжении многих лет, жестоких и трудных лет, что волочатся за мной, пока я стремлюсь вернуться туда, в сад на вершине холма, где пахнет фиговым цветом и лимонами, где внизу колышется синева, такая же яркая и прозрачная, как и бескрайний синий купол наверху, и все это я не могу забыть, как ни стараюсь.

Я не использовал истинное имя Бога. Имя Бога, по правде говоря, не должно иметь значения. С какой стати Его волнует, как я Его называю? Разве Он не знает, что на самом деле происходит в моей душе, что бы ни изрекал мой рот? Евреи не называют вообще никакого имени, даже не пишут его, но не забывают. А вдруг забыли? Все равно боятся, любят и поклоняются Ему, даже если никто не может вспомнить слово, которое их учили никогда не произносить. Когда меня омыли по-христиански, то попросили забыть истинное имя Бога. И поэтому с тех пор я никогда не произносил его при свидетелях, и в течение многих лет даже не слышал в собственной голове. Я не помню, когда в последний раз слышал Его имя в своем спокойном разуме. Но разве я забыл это слово?

На вершине холма, над морем, стоит дом с фруктовым деревом. Мальчик, чье имя не произнесу ни в мыслях, ни вслух, любит его плоды. У плодов есть имя, но я не стану… Она, мать мальчика, которая подарила мне этого мальчика, мать мальчика, чье имя я не произнесу в мыслях своих, она сказала, что это хорошее место для такого дерева, с круглыми плодами, о которых не следует думать, поскольку их больше нет, и поэтому обо всем следует забыть.

Мальчик, мать мальчика, корни и листья, круглые плоды. Я знал их имена, но не стал бы их произносить и причинять себе боль, потому что я трус. Он знает мою суть и считает, что я заслуживаю порицания.

А вот грибы, у каждого название, у каждого свой Господом данный вкус и предназначение, и некоторые могут положить всему этому конец.

2