Король на войне. История о том, как Георг VI сплотил британцев в борьбе с нацизмом

В воскресенье Миртл отметила свое сорокапятилетие, приготовив для семьи и нескольких друзей отличный обед и торт на десерт. Но было заметно, что привыкать к реалиям войны трудно. «Жизнь как будто зависла – никто ничего не хочет, никто ни к чему не стремится, каждый занят повседневными, рутинными делами», – записала она в дневнике.

«Тянется наше похожее на сон существование, и такое ощущение, кажется, у всех. Все в корне изменилось. В общественной жизни затишье, да и из-за затемнения ходить в темноте охотников мало. Аварии на улицах просто жуткие. Валентин оперирует каждую ночь чуть ли не до рассвета».

В день объявления войны правительство, опасаясь больших жертв в случае возможного воздушного налета, закрыло кинозалы, стадионы и театры; это делалось еще и для того, чтобы показать, что отношение к конфликту вполне серьезное. В открытом письме в газету Times драматург Джордж Бернард Шоу назвал эту меру «шедевром невообразимой глупости», не чем иным, как тяжелейшим ударом по общественным настроениям. «Какой агент канцлера Гитлера додумался до того, что мы должны сидеть в темноте и трястись от страха “до особого распоряжения?”» – задавался он вопросом[16]

. Конечно, люди повалили в пабы, драки на улицах стали обычным явлением. Правительство быстро сообразило, что эффект действительно оказался негативным, отменило свой приказ и разрешило открыть кинотеатры. В тот же вечер, в пятницу, Миртл и Энтони отправились в ближайший из них. Вскоре заработали некоторые театры в Вест-Энде и других районах города. Возобновились и концерты, хотя Альберт-холл снова открылся только в марте 1940 года. Танцзалы, как никогда, ломились от публики. Спорту повезло меньше: футбольные состязания возобновились не в полном объеме, поле стадиона «Арсенал» приспособили под нужды гражданской обороны, площадку в Твикенхеме перекопали и засадили овощами, а на овальном поле для крикета разбили лагерь для военнопленных, правда, так никогда и не использованный.

Британия все быстрее перестраивалась на военный лад. 16 сентября ввели карточки на бензин. Неделей ранее талонные книжки появились в отделениях почты и местных налоговых служб; водители предъявляли регистрационные документы на машины и получали талоны в количестве, зависящем от мощности двигателя. Сотни автобусов остались в гаражах. Такси получали по три галлона в день и уже не сновали по улицам в поисках пассажиров. Лондон все больше напоминал большую деревню: люди ходили прямо по проезжей части, а не по тротуарам. В Гринвич-парке, Примроуз-хилл, других зеленых районах города людям выделялись участки под огороды, а агитационные плакаты призывали их «копать для победы». Витрины портных запестрели самой разнообразной формой, а полицейские надели каски вместо традиционных шлемов. Бюджет, принятый 27 сентября лордом-канцлером, сэром Джоном Саймоном, предполагал повышение подоходного налога с пяти шиллингов до семи шиллингов и шести пенсов на фунт и резко повышал акцизы на пиво, вино, крепкий алкоголь и табак.

А жизнь шла своим чередом: вечером того же дня Лайонел и Миртл отправились поиграть в бридж к своим друзьям, доктору Джеральду Таттерсоллу Муди, ученому и адвокату высшей категории, и его жене Эстер, которые жили в импозантном особняке «Седарз», в нескольких минутах ходьбы от Бичгроува, на другой стороне Сиденхем-роуд. Вечер был приятный, лунный, какой-то особенно красивый из-за затемнения – хотя, как заметила Миртл, небо в Лондоне всегда чуть-чуть светилось, тогда как небо ее родной Австралии «было непроглядно черным».

В два часа ночи их разбудил звонок от Лори. У Джо начались роды, и Лори сообщил родителям, что везет ее в роддом имени королевы Шарлотты. И тут же все мысли о войне сменились волнениями за Джо. Через четыре часа она родила дочь Александру, которую потом называли не иначе, как Сандра. «Огромная радость, – записала Миртл. – До меня у нас в семье не было девочек. Непривычно ощущать себя бабушкой – все дружно стали называть меня “бабулей”». Лори пока здесь. Тепло оттого, что он с нами, пусть даже ненадолго».