Королев: факты и мифы

Наконец, в четвертом отделе работали химики, которые занимались ракетными порохами, готовили свои адские смеси на маленьком пороховом заводике в Софрино.

Однако не будем лукавить: очевидная разумность подобной кадровой системы имела и другое объяснение, о котором не принято было говорить, но о котором знали все. Во главе отделов должны были стоять люди партийные, еще лучше – военные, с которых можно было в случае чего спросить со всей партийной строгостью, которым можно было не просто приказать, но приказать командирским голосом. Победоносцев называл их «комиссарами при командирах». А командирами не на бумаге были как раз настоящие специалисты. Конечно, приказывать им было труднее. Ну, прижал ты его, а он взял и ушел в другое место, в ЦАГИ например. Хороший работник – трудноуправляем, ибо знает себе цену, смело критикует, не боится гнева начальства, да и вообще, кого боится хороший работник? Только того, кто мешает ему быть хорошим работником. А значит, руководить им трудно. Никак в умах человеческих уже на 17-м году Советской власти все не разграничивались два понятия: руководить и принуждать. Увы, и Сергей Павлович Королев – сын своего времени, не всегда эти понятия отличал, но об этом разговор впереди... Клейменов понимал, что идейно выдержанные партийцы из военной академии в решении принципиальных научно-технических вопросов института будут слабоваты. Поэтому действительными членами образованного уже в 1935 году научно-технического совета были все-таки в основном специалисты – «мозги РНИИ»: Лангемак, Королев, Глушко, Победоносцев, Тихонравов и Дудаков.

Второй отдел, куда пришел разжалованный Королев, по широте своей тематики сам по себе был как бы маленьким институтом. Разные секторы занимались кислородными и азотно-кислотными двигателями, и бескрылыми и крылатыми ракетами, керамическими покрытиями камер сгорания, нужными, чтобы спасти их от страшного жара, и новыми жидкими топливами, рождающими еще более высокую температуру, чем та, которую могла выдержать керамика. Тут были свои испытательные стенды, свои приборные лаборатории – короче, целое многоотраслевое хозяйство. В каждом секторе – около десяти человек инженеров и техников39

.

Королев работал теперь с Евгением Сергеевичем Щетинковым, чему был очень рад. Королев давно и хорошо знал Щетинкова как отличного специалиста, человека порядочного и в высшей степени интеллигентного, хотя он был интеллигентом в первом поколении: отец его работал в Вязьме машинистом на паровозе. Щетинков был только на год моложе Королева. Сергей в юности был черепичником, Евгений – столяром. Вместе оканчивали МВТУ, оба работали в ЦКБ. Летом 1932 года они опять встретились в подвале на Садово-Спасской. В ГИРД Щетинков помогал Королеву в аэродинамических расчетах, без которых превратить бссхвостку в ракетоплан было невозможно. Потом разрабатывал методику испытательного полета с неустановившимся режимом работы двигателя, хотя двигателя еще не было, и вся методика была умозрительной. Щетинков приходил в подвал только вечером, днем он работал в отделе прочности ЦАГИ и о том, что ходил в ГИРД, помалкивал: в ЦАГИ гирдовцев презирали, называли «межпланетчиками», что звучало почти как ругательство.

Королев усиленно переманивал Щетинкова в ГИРД, но тот упирался и окончательно ушел из ЦАГИ уже только в РНИИ и в январе 1934 года был назначен руководителем 8-го сектора40. Это не вызвало у Евгения Сергеевича ни малейшего восторга, поскольку ни на какую руководящую должность он никогда не претендовал: знал, что руководить он может в лучшем случае только собой. В этом отношении он был похож на Цандера, но без испепеляющей цандеровской неистовости. В 8-м секторе никакими административными хлопотами обременен он не был. Ему была предоставлена свобода в осуществлении его идей, никто, ни Стеняев, ни Лангемак, ни Клейменов, ему особенно не мешал, а случалось – даже помогали, и жаловаться Евгению Сергеевичу было не на что, разве что на здоровье: он болел туберкулезом и чувствовал себя день ото дня хуже. Врачи говорили, что надо бросать работу и уезжать в горы. Этот спокойный, грустный человек в нервные месяцы всеобщих волнений демонстрировал завидное хладнокровие и сумел сохранить гармоничное согласие с окружающим его миром даже в жаркие дни райкомовских разбирательств.