Королев: факты и мифы

Королев сближался с людьми трудно. Вернее тут проявлялся его предельный прагматизм: он искренне не мог себе представить, как и зачем надо это делать если это сближение не способствует интересам Дела. Но в конце концов маленькая компания познакомилась поближе. Во время одной из прогулок Королев и Папок немного поотстали от других, и тут Королев неожиданно для самого себя рассказал Константину Карловичу о РНИИ, о ракетах, которые он пускает, о будущем штурме стратосферы. Папок – убежденный авиатор, слушал его с насмешим недоумением. Королев не мог не знать о тех замечательных победах которые одерживает и будет одерживать – тут сомнений быть не может – авиация. Как же он позволяет себе всерьез заниматься такой ерундой: «Ракета поднялась метров на четыреста...» Да хоть на четыре тысячи, все равно этот фейерверк – сущая безделица!

– Ну, хорошо, вы запустите сегодня ракету не на четыреста, а на пятьсот метров, – с усталой иронией в голосе сказал Папок завтра на километр запустите. Ну и что? Что дальше?

– А дальше запустим на сто, на двести километров. В высоту на двести километров, представляете себе?

– Ну и что из этого?

– Потом можно будет послать ракету на Луну...

– Согласен! Можно! Но зачем?! Для чего?!

Королев взглянул зло и замолчал: если человек сразу не понимал, зачем надо послать ракету на Луну, бесполезно было ему это объяснять. С Константином Карловичем они не поссорились. Просто стало еще тоскливее.

Никак не хотел признаться себе Сергей Павлович, что не авиационные амбиции молодого инженера, не мраморные львы Алупкинского дворца и не беременная жена раздражают его, а вот это «изумрудное», «хрустальное» безделье, когда жизнь просто теряет всякий смысл, когда по собственной воле ты превращаешься в пищеварительный аппарат, по складу своему гораздо более близкий к миру растений, чем к миру животных. Он не любил и не умел отдыхать! Он отдыхал, а покоя на душе не было. Та психологическая операция, которую называют «выключением мозгов», давалась ему с неимоверными усилиями и, если на какой-то краткий срок это и получалось, все равно в подсознании что-то не срабатывало, не выключалось окончательно, и он нервничал. И красивая, может быть, самая прекрасная за всю его жизнь осень в Исарах, ничего не дала ему тогда, разве что имя будущей дочке придумал: Наташа. Обязательно Наташа!..

А потом все разъехались. Далеко и навсегда. С Папком Королев встретился через тридцать лет на одном совещании в Ленинграде. Константин Карлович был уже профессором, заслуженным деятелем науки и техники, доктором технических наук, а Сергей Павлович – академиком и дважды Героем. Они сразу узнали друг друга!

– Сколько же лет пролетело, – задумчиво сказал Королев.

– Да, в те годы мы бы посчитали нас нынешних глубокими стариками, – улыбнулся Папок. – А сегодня мы, пожалуй, в среднем возрасте, правда?

– Нет, это не верно! – сказал Королев с неожиданной резкостью в голосе. – Наш возраст со всех точек зрения – очень большой возраст. Мне уже стукнуло 58 лет. Это очень, очень много. И я это чувствую...

Королев прожил чуть больше года после этой встречи.

10 апреля 1935 года родилась Наташа. Это же замечательно: он хотел дочку и родилась дочка! Что тут началось! Загомонили, засуетились и бабка Маруся, и бабка Соня, что-то без конца шили, строчили, стирали, гладили. В родильный дом за дочкой Сергей поехал с Марией Николаевной. Когда сидели в приемном покое, слышно было, как где-то далеко страшно кричала женщина. Сергей выглядел растерянным и немного испуганным.

– Мама, неужели это такая мука? – спросил он шепотом. Крохотную Наташу привезли на Октябрьскую, уложили на диван. Бабка Соня долго разглядывала внучку и сокрушалась, что у нее нет ресниц и бровей.

– Будут! – весело сказал Сергей. – Все будет: и брови, и ресницы! До конца зимы прожили они у отчима, а весной 1936 года Сергей Павлович получил первую в своей жизни отдельную квартиру на Конюшковской улице в доме № 2852. Дом был ведомственный, наркомтяжпромовский, из РНИИ в нем поселились, кроме Королева, Лангемак, Победоносцев, Тихонравов, Дудаков, Чернышев, Зуйков и Зуев. В этом же доме жили и прославленные летчики, лишь два года назад ставшие первыми в стране Героями Советского Союза: Сигизмунд Леваневский, Михаил Водопьянов и Николай Каманин.

Дом этот цел до сих пор, облагорожен наружными лифтами, но несмотря на светло-желтую краску, которой его обрызгали, выглядит мрачновато, особенно со двора, упирающегося в крутой бугор, на котором стоит высотный дом площади Восстания. В 1936 году высотного дома не было, войдя со двора в подъезд и поднявшись (без лифта!) на шестой этаж, можно было увидеть всю Кудринскую площадь, недавно переименованную в площадь Восстания и Поварскую, переименованную в улицу Воровского, и Большую Никитскую – теперь улицу Герцена – в 1936-м еще никак не могли привыкнуть старые москвичи к новым названиям.