Таким образом, едва приобщившись к ракетной технике во время работы над БИ, он снова начал заниматься самолетными системами и в Германию поехал, чтобы узнать, что сделано немцами именно в этой области, но, напав на след приборного отсека Фау-2, сразу понял: это что-то новое и очень интересное. В Нордхаузене Исаев и Райков, верные своим жидкостным двигателям, заявили, что делать им тут нечего и уехали в Леестен на стенды, где испытывались ЖРД. Черток остался один на вилле «Франк» и работал круглосуточно: организовывал РАБЕ. Первый заместитель наркома авиационной промышленности Петр Васильевич Дементьев прислал в Берлин шифровку, предписывающую его людям сдать дела и возвращаться в Москву. Черток подумал, свернул из приказа «голубка» и пустил по кабинету. «Голубок» сделал плавную дугу и сел на письменный стол.
– Так, – сказал Борис Евсеевич «голубку». – Никуда мы не поедем...
В это время вошла аккуратненькая фрейлен, которая каждый день ставила в его кабинете свежий букет, и сказала, что его просит принять подполковник Королев. Черток подошел к окну и увидел у тротуара очень потрепанный «опель-кадет». «Невелика птица», – подумал Черток. Так они впервые встретились.
– Эту первую встречу я почему-то очень хорошо помню, – рассказывал Борис Евсеевич. – Поздоровались, он сел, я начал рассказывать, чем мы тут занимаемся, я рассказываю, а сам думаю: «Какие умные глаза у этого мужика!» Красивый был, молодой, весь подтянутый. Он мне понравился сразу, но еще я подумал: «Это он с виду такой спокойный, но в любой момент может вдруг ощетиниться и прыгнуть на тебя...» Так и было потом... Но тогда, во время нашей первой встречи, он был очень вежлив, спокоен. Когда мы расставались, он сказал: «Я думаю, нам придется часто встречаться и долго вместе работать». Представляете, он угадал...
В Германии всем хотелось командовать. Когда была война, было ясно, кто кому подчиняется. Теперь, когда решалась судьба трофеев, субординация как-то исказилась и раздражающе усложнилась. Командовать хотелось военным. Потому что они любят и умеют это делать и потому, что они справедливо считали, что все трофеи принадлежат в первую очередь тем, кто их отнял у врага. Командовать хотел генерал Горишный, дивизия которого первой вошла в Бляйхероде. Но командовать хотел и генерал Кузнецов, имея полномочия командующего гвардейскими минометными частями Петра Алексеевича Дегтярева. Боеприпасников Кузнецов прогнал, а ракетчикам объявил, что отныне они переходят в полное его подчинение. Однако вскоре Кузнецов попал в автокатастрофу, лежал в Эрфурте в госпитале, а ему на замену прибыл генерал Лев Михайлович Гайдуков, тот самый, который составлял списки ракетчиков, нужных в Германии. Он был членом военного совета гвардейских минометных частей, но, кроме власти, обладал еще и невероятной личной энергией, которая после победы никак не могла найти выхода.
Когда Черток, например, сказал Гайдукову, что не хочет возвращаться в Москву, пока не разберется со всей немецкой аппаратурой, Лев Михайлович закричал: «Правильно! Оставайся! – и тут же отдиктовал бумагу:
«Москва. Наркомавиапром.
Зам. наркомавиапрома
генералу Дементьеву.
В Нордхаузене получено Ваше указание об откомандировании из комиссии тт. Чертока, Толстова, Райкова, Харчева, Смирнова, Чижикова, Палло, Мишина и Березняка. Откомандирование указанных товарищей совершенно остановит всякую работу в г. Нордхаузен по V-2. Убедительно прошу оставить перечисленных товарищей в Нордхаузене в счет людей, которых НКАП выделяет в нашу комиссию.
Гайдуков».
Хотелось командовать и НКВД. Если Берия немало командовал дома, то уж в Германии сам бог велел ему командовать. В Берлин прибыл генерал-полковник Иван Александрович Серов, правая рука Лаврентия Павловича, человек крутой, но обхождения приятного, вперед не вылезающий, в технические вопросы не вникающий, довольствующийся решением задач организационных.
– Вы мне скажите, кто, что и зачем вам в Германии нужен, а я уже буду думать, как поступить, дальше, – с улыбкой говаривал Иван Александрович. – Впрочем, кто вам нужен, я вам сам скажу...