Королева двора

– Да не «наверное», а точно. Помяни мое слово: все будет тип-топ.

– Ксан, – Верочка восторженно смотрела на подругу, – ты такая сильная, такая мужественная. Если бы меня в детдом, – она снова громко всхлипнула, – я бы… я бы…

– Ты что, Верка, белены объелась?! Какой детдом?! Ты чего гонишь?! Ничего я не сильная! Я слабая, поняла? И воли у меня нет никакой, поэтому в детдом твой ни в жизнь не пойду. – Ксанка не просто гневалась и бравировала, она нападала на Верочку, наседала на нее своей безапелляционной уверенностью, наскакивала сведенными бровями, сжатыми кулачками, громким голосом. Но Вера все же позволила себе усомниться:

– А куда же ты пойдешь, Ксаночка? Знаешь ведь, у нас Костик, и места теперь совсем нет.

– Нужно мне ваше место, своя хата пустует.

– Но ведь опека же. Мама говорит: «Приедут за ней, заберут». Слушай, а хочешь я попрошу своих, чтобы они опеку оформили, а будешь жить, как пожелаешь. Главное, что сама, а не за забором.

– Мысль, конечно, Верунь, офигенная. Спасибо тебе, подруга. – Ксанка искренне прижала к себе Верочку. – Только, боюсь, от попечителей вроде твоих предков я сдохну быстрее, чем в детдоме.

– Зачем ты так? – Глаза Верочки мгновенно затуманились.

– Так правда ведь. Они ж ответственные аж до жути. Уж если возьмутся кого опекать, так замучают своей любовью. Ты смотри, учти ошибки своих предков, а то уже: «Костик, надень варежки! Костик, не ходи по лужам! Костик, не бегай! Костик, не прыгай! Костик, не морщи носик, не три глазик, не дыши и не живи!»

– Так он ведь маленький.

– Вот именно! А я-то большая. И от бесконечных «Ксаночка, не то и, Ксаночка, не это» точно с ума сойду. Повторяю: сила воли у меня отсутствует, так что терпеть все это я не собираюсь и не пойду ни к вам, ни тем более в детдом.

– Ну, а куда, Ксан, куда тогда?

– Я, Верка, замуж пойду.

Верочка смотрела на уверенную в себе, гордую и смелую Ксанку и думала о том, что слабые, бесхарактерные люди не способны делать подобных заявлений. А сама Ксанка твердо знала, что, обладай она действительно силой духа, она бы нашла возможность отказаться от своих планов.

Оксана передумала трогаться с места: вышла из машины, зажгла сигарету, жадно затянулась, задумалась, побарабанила длинными, ухоженными ногтями по капоту и улыбнулась просто и грустно: кто знает, возможно, будь она немного сильнее, бедной секретарше не пришлось бы надрываться в поисках сирени. Но Оксана слишком уязвима, слишком ранима, слишком обидчива, чтобы позволить кому-то, кроме самой себя, наслаждаться триумфом.

10

– Я закончила. – Гримерша опустила кисточку и отошла на несколько шагов, придирчиво рассматривая лицо балерины. – По-моему, неплохо, – рискнула она вынести вердикт.

Дина с ответом не торопилась: повернулась к зеркалу, повертела головой из стороны в сторону. Было действительно неплохо и профессионально и, пожалуй, соответствовало всем предъявляемым требованиям: заметно, но неброско, шикарно, но не вычурно, индивидуально и универсально одновременно. Оригинальности, конечно, не хватало, но Дина такой задачи и не ставила. Месяц назад она танцевала в Лондоне, и там англичанка, которую ей представили как наилучшего специалиста по артистическому макияжу, сотворила с ее лицом просто невообразимые вещи. С одной стороны, Дина представала в образе прекрасной, воздушной, чистой Одетты: нежно-розовая кожа, светло-серые, почти незаметные тени, тонкая линия бровей, покрытые светлым тоном волосы. С другой же – балерина являла собой чистую Одиллию: иссиня-черная подводка взлетала от внешнего края глаза до самого виска, вместо румян на щеке красовался толстый слой белой матовой пудры, веки светились таинственными темно-серебряными тенями, бровь хмурилась к носу жирной кривой линией, а волосы были щедро пропитаны басмой. Грим выглядел потрясающе. Никто не мог бы пройти мимо, оставшись равнодушным, не зацепившись взглядом. Никто и не прошел. Отметили все: и коллеги, и музыканты, и зрители, и критики. И на следующий после премьеры день и в кулуарах, и в прессе, и просто на кухнях обсуждался, конечно, внешний облик балерины, а не ее великолепные движения. Дине не нужны были ни подобные рецензии, лишенные и намека на суждения о ее творчестве, ни смахивающие на досужие сплетни обсуждения черт ее лица, и уж тем более не нуждалась она в гримерах, затмевающих своим искусством ее талант. После лондонского опыта Дина зареклась соглашаться на ангажементы, исключающие присутствие ее личного гримера, ну а в экстренных случаях взяла с Марка клятвенное обещание привлекать к работе с ее лицом не гоняющихся за славой профессионалов. Марк свое слово сдержал: сегодня во внешности балерины не было ничего вычурного, и ни одна слишком длинная ресничка, ни один чрезмерно сияющий волосок не должен был отвлечь зрителя от плавных рук и ног, знаменитых сказочными батманами, высокими арабесками и многочисленными фуэте.

Дине понравилась женщина, смотревшая на нее из зеркала. Она была естественной и узнаваемой. Гример отлично выполнила свою работу и заслужила похвалу: